— Не знаю правы ли вы, — сказалъ Майерсъ, — это покажутъ наши дальнѣйшія изслѣдованія. Во всякомъ случаѣ ваше сообщеніе, по правиламъ нашего общества, должно заключать въ себѣ только простое, подробное изложеніе факта, безъ всякихъ комментарій и оцѣнки съ вашей стороны.
— Я изложу просто и подробно, — сказалъ я, — но если мнѣ нельзя при этомъ заявить, что я склоненъ считать мой случай чѣмъ угодно, только не дѣйствительностью, — я не могу дать вамъ его описанія. Это дѣло слишкомъ важно! въ дамской гостиной можно болтать и фантазировать сколько угодно, но разъ мы стоимъ передъ серьезнымъ изслѣдованіемъ психическихъ явленій — тутъ являются ясныя обязательства и совсѣмъ иныя требованія. Имѣйте же въ виду, что я вовсе не свидѣтель изъ теософическаго лагеря, а такой же изслѣдователь, какъ и вы, насколько мнѣ это позволятъ мои средства и обстоятельства. Я только смущенъ, заинтересованъ и хочу знать «настоящую» правду.
Такъ мы и порѣшили.
Въ Отчетѣ «Лондонскаго общества для психическихъ изслѣдованій» помѣщенъ и мой случай, причемъ я, по правиламъ «Общества», хотя самъ его и не анализирую, но ужь никакимъ образомъ не признаю «дѣйствительностью». Общество же, при этомъ, сочло его яркимъ сновидѣніемъ и заявило, что я «считаю его неимѣющимъ ровно никакого отношенія къ чему-либо таинственному»[16].
Черезъ два дня я окончилъ приведеніе въ нѣкоторый порядокъ рукописи Блаватской и уѣхалъ изъ Эльберфельда, оставивъ «madame» въ положеніи, хоть и не внушавшемъ немедленныхъ опасеній за ея жизнь, по словамъ доктора Майерса, но весьма серьезномъ. Прощаясь со мною она была опять очень трогательна, и я сказалъ ей, что хотя мнѣ теперь нѣтъ ровно никакого дѣла до ея теософическаго общества, но лично по ней болитъ мое сердце и во всемъ благомъ я очень хотѣлъ бы ей быть полезнымъ.
Черезъ нѣсколько времени по возвращеніи моемъ въ Парижъ я получилъ отъ Е. П. Блаватской слѣдующее письмо:
«Дорогой В. С. „Tout est perdu-(même) l'honneur“. Что же мнѣ дѣлать? Если даже вы сознались мнѣ, что подозрѣваете, что я иногда могу замѣнить настоящія подложными явленіями, вы добрый и дорогой другъ, то чего же мнѣ ожидать отъ враговъ? Вотъ Coulomb взяла свое. Сочинила какія то будто отъ меня письма и напечатала (я ихъ еще и не видала) въ Миссіонерскомъ журналѣ Мадраса. И эти письма якобы открываютъ цѣлую систему организованную мошенничества. А я ей никогда и двухъ строкъ не писала!![17] Выходитъ что наши махатмы составлены изъ пузырей и кисеи да масокъ. Вы видѣли ночью пузырь теперь знайте; Олкоттъ видѣлъ хозяина нѣсколько разъ и говорилъ два раза съ „К. Н.“ носъ къ носу — оба въ видѣ пузырей и т. д. Мохини ѣдетъ къ вамъ т. е. въ Парижъ черезъ два дня въ четвергъ такъ и скажите и объяснитъ дѣла. Но какъ вы поможете мнѣ, несмотря на все ваше желаніе — не знаю. Вамъ, говорите, до Общества дѣла нѣтъ, а я вотъ для Общества для абстрактной идеи готова не только душу положить но и честь. Я подала въ отставку и удаляюсь съ арены дѣятельности. Я уѣду въ Китай, въ Тибетъ, къ чорту если нужно туда гдѣ меня никто не найдетъ, туда гдѣ никто меня не увидитъ и не будетъ знать гдѣ я — умру для всѣхъ кромѣ двухъ трёхъ преданныхъ друзей какъ вы и желаю чтобъ такъ и думали что я умерла а потомъ года черезъ два, если смерть оставитъ меня, съ обновившимися силами опять явлюсь. Это рѣшено и подписано самимъ „генераломъ“.[18]
Можете прежде всего объявить всѣмъ и каждому въ Парижѣ что такъ какъ, не взирая на всѣ мои усилія, на то что я положила за Общество жизнь и здоровье и всю будущность, меня подозрѣваютъ не только враги но даже и свои теософы, то я и отрѣзаю заражённый кусокъ отъ здороваго тѣла; то есть себя отъ общества. Всѣ ухватились за идею съ такой радостью и Олкоттъ и m-me Гебгардъ и другіе, что я не нашла даже сожалѣній. Предоставляю мораль — нравоученіе — вамъ. Конечно, я не удалюсь въ „пустыню“, пока Олкоттъ (который уѣзжаетъ въ Индію съ первымъ пароходомъ) не поправитъ дѣлъ въ Адьярѣ, не объявитъ и не докажетъ заговора — Куломбшѣ дали 10,000 руп. теперь доказано чтобы погубить Общество — а какъ только все это успокоится то и удалюсь — куда еще неизвѣстно, все равно, впрочемъ, лишь бы туда гдѣ бы никто не зналъ. Письма къ Каткову могу отправлять черезъ васъ. Олкоттъ будетъ конечно знать гдѣ я, а другіе пусть думаютъ что хотятъ. Чѣмъ безумнѣе выдумки тѣмъ лучше. Вотъ въ этомъ можете мнѣ помочь дѣйствительно. Вамъ довѣрюсь вполнѣ и могу и буду управлять Обществомъ издали лучше чѣмъ на виду.
