Малайцы - мусульмане, а по шариату развод - очень простое дело.
Подошла официантка взять заказ, и в ту же минуту, как по сигналу, ударил оркестр. Оглушительные электрогитары и барабаны угрожающе лупили рок-н-ролл. Куан Мэну сильно хотелось пить, и, кргда девушка принесла пиво, он начал пить большими глотками, забыв, что надо бы пригласить девушку посидеть с ним. Она сама присела за столик и что-то сказала, но грохочущая музыка утопила ее слова. Он покачал головой, показал сначала на свои уши, потом на музыкантов. Девушка кивнула, засмеялась и встала, показав жестом, что вернется попозже. Во всяком случае, так Куан Мэн понял ее жест. Он был рад одиночеству - если бы девушка не ушла, пришлось бы с ней разговаривать, несмотря на шум, или, еще хуже, сидеть молча, ощущая ее присутствие рядом с собой. Хорошо, что ушла. Он мог в одиночестве пить свое пиво и глазеть по сторонам.
Посетителей в баре было немного - англичане, вместе с которыми он пришел, две-три компании сингапурцев и девушки из бара за их столиками. Никто не танцевал. Каждый ожидал, что первым на круг выйдет другой. Не я, подумал Куан Мэн.
Он всегда воспринимал танцы как род деятельности, чуждый ему, как занятие для людей, которые умеют водить машину. Один раз на школьном вечере девочка-старшеклассница силой вытащила его танцевать. Оркестр заиграл что-то быстрое, и Куан Мэн пришел в ужас. Сейчас он только помнил, что тупо пялился на девочку и на окружающие пары, которые бешено отплясывали, а сам не мог с места сдвинуть свое свинцовое тело. Потом он тоже начал дергаться, как другие, но все время будто видел со стороны, до чего нелепо и смешно это у него выходит.
Две девушки из бара встали со своих мест и, не обращая внимания на взгляды посетителей, вышли на круг. Танцевали они врозь, по-модному, так, чтобы казалось, будто они танцуют не друг с дружкой, и чтобы друг к дружке не прикасаться. В чем тогда смысл танцев, недоумевал Куан Мэн. Он же всегда думал, что танцуют ради удовольствия дотронуться, чтобы почувствовать под руками женское тело. Не зря же танцы называют дешевым возбуждением. Или, как кто-то умничал в школе, вертикальное выражение горизонтального желания. А нет - так в чем смысл?
Два английских матроса пошли танцевать, потащили за собой девушек. Видя, что они не зря стараются, музыканты заиграли с большим воодушевлением. Матросы здорово танцевали - Куан Мэн невольно залюбовался ими. Был какой-то смысл в тех движениях, которыми они отзывались на музыку, и в том, как они подчиняли им девушек. Музыканты играли все быстрей, все горячей и закончили отчаянным крещендо. Куан Мэн выдохнул, будто он сам был на кругу, будто его тело было наэлектризовано ритмичным движением, и напряжение отпустило его, только когда смолкла музыка. На лбу у него выступил пот, тело ослабело, обмякло. Он заказал еще пива для себя и порцию джина с апельсиновым соком для девушки, возвратившейся за его столик. Оркестр снова заиграл, и круг заполнился танцующими. Куан Мэн следил за их движениями как в трансе.
Он пил и пил и не замечал, сколько выпито. Время, пиво и музыка делали свое дело, громкая, угрожающая музыка постепенно захватывала его, а настойчивый четкий ритм становился ритмом самой природы. Он почти не разговаривал с девушкой рядом, а она вполне довольствовалась тем, что посетитель не забывает заказывать новую выпивку. Когда в его стакане оставалась половина, она немедленно доливала.
К микрофону подошла певица. Тоненькая китаянка, совсем молодая, лет двадцати, она вкладывала в песню зрелый житейский опыт. Пела она по-английски, пела модные песенки. Куан Мэну даже показалось, что он узнал мотивы битлов. Пела неважно, и особенно красивой ее нельзя было назвать, но она привлекала какой-то особой магией. Секрет привлекательности был в ее глазах - они яростно сверкали на посетителей бара, на весь мир. Совсем еще юная, она уже смотрела с пренебрежением, с ненавистью, с презрением, с вызовом!
Люси, подумал Куан Мэн. Как она говорила - знаешь, какой у меня опыт? Почему он убежал? Почему он сейчас не в "Райском баре", не с ней?
