После работы он пошел на остановку. Опять длинная неразговорчивая очередь. Забравшись наконец в автобус, он смотрел на мир, скользивший за окном, и пытался придумать, куда девать вечер? Куда девать себя? Вот в чем вопрос. Так и не найдя ответа, он поплелся домой.
Он долго стоял под душем, открытым до отказа. Тугие струйки барабанили по телу, совсем как палочки по натянутой барабанной коже. Та-та-та-та! Как пулемет.
- Побыстрее, Мэн! - крикнула сестренка. - Папа еще не мылся!
- Иду.
Он вынес на балкон тяжелый стул и попробовал читать вечернюю "Малай мэйл". Открыл страницу комиксов, чтоб узнать, что новенького у доктора Килдэра, у колдуна Мандрейка, у судьи Ди и у Рипа Керби. Красавец доктор только что поставил трудный диагноз, колдун загипнотизировал шайку опасных преступников, почтенный судья разрешил загадку одного из таинственнейших преступлений древнего Китая, а американский детектив и его слуга-англичанин подошли вплотную к разгадке загадочного убийства в современной Америке. Прекрасно. В мире все в порядке. Отлично. Он уронил газету на пол и курил сигарету за сигаретой. Выкурил четыре. На балкон вышла мать.
- Ты зачем столько куришь? Ты только посмотри, сколько окурков! Рак хочешь получить, да? Уж не говоря о том, что деньги переводишь.
- Ладно, ма.
- "Ладно", "ладно". Курить надо поменьше.
- Ладно, ма.
- Да что ж это такое, - разворчалась мать. - Пьет, как рыба, дымит, как труба, и все, что от него добьешься, - ладно, ма!
Куан Мэн встал и перегнулся через перила. На углу столпились деревья, как соседское семейство, вышедшее подышать. Тускнеющий вечерний свет сделал листву густой и черной. Многоквартирный дом жил своей обычной жизнью. Странное беспокойство не покидало Куан Мэна - он не знал, чем заполнить тягучее время. "Райский бар" и Люси уже засасывались в прошлое, это уже умирало, и он не в силах был остановить уходящую жизнь. Мертвое - как бабушка, часть прошлого, часть его самого.
Позвали ужинать. Есть, чтобы жить. Прожить еще немного. Каждый день еще немного.
После ужина он собрался из дому. Мать опять напомнила, чтобы он не пил. Не пить, не курить. А как же жить? На что тогда тратить время? Жить и убивать время - это одно и то же.
Куан Мэн опять пошел в "Счастливый бар". И постепенно привык к этому новому бару. Новая привычка. Снова и снова, пока это не превратилось в часть настоящего, в часть жизни. Так проходили вечера.
Скоро жизнь его стала укладываться в две части. Первая состояла из дневных часов: завтрак, автобус, работа, обед, автобус, ужин - порядок, который он соблюдал. Вторая - невыносимые вечерние часы, новые и беспорядочные. В них не было порядка, потому что всякий раз приходилось заново решать, в какой бар пойти, с кем там разговаривать и чем заняться. Куан Мэн будто жил в двух разных мирах или будто в нем жили два разных человека. Он даже начал думать о себе: я дневной и я вечерний. Вечером или ночью он был способен говорить и делать такое, что было совершенно немыслимым при дневном свете. Но если у него бывали неприятности днем, на работе, он утешался сознанием того, что все это растает и исчезнет, когда наступит ночь. Два человека в нем помогали один другому. Куан Мэн мог переходить из мира в мир - как в той китайской притче о человеке, который вообразил, будто он бабочка, а потом не знал, то ли он человек, вообразивший себя бабочкой, то ли он бабочка, вообразившая себя человеком. Совсем как Куан Мэн и его два мира.
Иногда в ночном бродяжничестве ему вспоминались "Райский бар" и Люси. Вот в такую ночь он и написал на стенке уборной:
Бесконечные дни.
Не короче и ночи.
Незачем жить,
если нету полсотни.
И в ту же ночь он сдружился с англичанином-матросом по имени Фрэнк. Они разговорились в "Счастливом баре", а потом вместе отправились в поход по кабакам. Фрэнк в тот день сошел на берег с корабля. Торговое судно, совершающее рейсы между Европой и Китаем. Фрэнку было лет тридцать пять, а плавал он с шестнадцати. Он побывал везде на свете.
- Осточертело мне это море паскудное, - говорил Фрэнк. - Одно и то же, одно и то же. Как выйдешь в море, так и начинается - одно и то же.
