И не дожидаясь, когда заседание закончится, Игнатий, сопровождаемый не умолкающей ни на минуту собеседницей, побрел к себе в гостиницу.
Валентина уже вернулась из магазинов. Она не стала спрашивать о подробностях, потому что, как ни странно, уже была в курсе:
— Игнатий, — скорбно сказала она, — мне звонили из «Франкфуртер рундшау». Ты что-то сегодня сказал такое, что к тебе едет корреспондент. Если б это была какая-то другая газета, я бы послала их куда подальше. Никаких интервью. Нам в этой щекотливой ситуации они не нужны. Еще снова ляпнешь что-нибудь. Но раз «Франкфуртер рундшау» — я не могла отказать. Ты понял, почему?
Игнатий не понимал, почему именно этой газете должно быть отдано предпочтение. Он просто забыл, почему. Дело в том, что, как я уже говорил, именно в Германии Присядкины создавали для себя запасной аэродром на случай неблагоприятного развития событий. Машка выучила язык, и даже наметила для себя университет, куда ее без сомнения возьмут, если потребуется. Сама же Валентина разослала по всяким немецким организациям свои резюме в надежде, что где-то ее смогут принять на работу. К некоторым из них были приложены рекомендательные письма. Так вот единственное место, откуда пока что пришел положительный ответ, была именно газета «Франкфуртер рундшау». И все благодаря тому, что с руководством газеты поговорил по душам тот самый переводчик Присядкина Карл, некогда работавший в Москве консулом… Должность предлагали незначительную, что-то там делать в газетном архиве, но это уже была зацепка. Пока что события в Москве складывались благоприятно, но лишний контакт с газетой, где ей, возможно, когда-нибудь предстоит работать, не повредил бы. Тем более что звонил и разыскивал Игнатия лично главный редактор.
«Для вас это будет эксклюзивное интервью», — несколько раз повторила в трубку по-немецки Машка, как ее называла Валентина, «переводчица на общественных началах». Это означало, что другие газеты не будут общаться с Присядкиным, пока он находится в Германии. Корреспондент из Франкфурта должен был приехать в Кельн завтра утром. Ради этого Валентина и сама пожертвует походом по магазинам, и Игнатия не пустит на конференцию. «Хватит уже, сходил, теперь год расхлебывать будем».
— Корреспондент придет в десять. Не ссы, я буду сидеть рядом, все будет под контролем… Анечка, милая, ты-то как тут оказалась? — Валентина сменила тон, — Что ж ты мне не сказала, что едешь в Кельн? Мы ж с тобой на днях говорили по телефону?
— Валя, никакого заговора тут нет, — зная Валькину мнительность, сразу расставила точки над «и» Анна. — Я постоянный член «Хельсинки Уотч», и поэтому каждый год езжу на эти конференции. Они все время в разных странах. На этот раз здесь, через год, кажется, будет в Праге. А Игнатия я даже не видела в составе участников. Видимо, они все перерешили в последнюю секунду. Должна была быть от России, насколько я понимаю, еще журналистка Поллитровская, но она, ясное дело, предпочла отправиться в Америку на вручение Пулитцеровской премии. Премия пустячная — всего тысяча долларов — но в мире журналистики самая престижная. Это как бы «Оскар» для журналистов. Выдается по семи номинациям. На всю жизнь знак качества в глазах международного сообщества, куча заказов на книги, бесконечные приглашения выступить в качестве эксперта, ну и так далее. Вот, видно, они в последнюю минуту и заменили ее на Игнатия… «Чернокозово — конек Поллитровской, — вспомнилось Присядкину, — наверное, сценарий сегодняшнего заседания готовился под нее, а я случайно попал под обстрел». Валентина недоверчиво покачала головой. Ей не понравилось предположение, что какую-то Политтровскую заменили целым Игнатием Присядкиным. Не та весовая категория у Поллитровской все-таки. Тем более, что в свое время она училась с Валентиной на журфаке, и Валентина прекрасно помнила, какой жалкий вид имела приехавшая завоевывать Москву хохлушка Поллитровская. Правда, тогда ее фамилия была Мазепа.
— Я смотрю, вы втроем, — продолжала Анна Бербер. — А мне Сашку не дали пригласить. Сказали, если с сынишкой, то за свой счет. (Анькиному «сынишке» как раз исполнилось 30 лет и у него самого уже были дети).
