— Хорошая мысль. Ты сам говорил, что в детстве у тебя это неплохо получалось… Понимаешь, Давилкин открыл мне глаза. Они все там прекрасно зарабатывают. Игнатий! У тебя в руках административный ресурс. Ты должен что-то придумать. Пока ты в администрации, нужно пользоваться возможностями. Потом будет поздно.
— Ну и как ты себе это представляешь? Скрепки оттуда тащить, что ли?
Принтер вынести и продать на Горбушке?
— Ты сам знаешь, что я имею в виду.
— Нет, не знаю. Посоветуй мне, дураку, как и где я должен заработать денег?
— Вот видишь, мама, — вмешалась дочь. — Папа сам признал, что он дурак. Я тебе всегда говорила.
— Маша, это взрослый разговор, — повернулась к ней Валентина. — Выйди, пожалуйста, на кухню.
— Раньше я присутствовала при ваших взрослых разговорах, — с обидой сказала Маша. — Хотя ладно, пойду на кухню. Я наперед знаю все, что вы тут сейчас скажете друг другу.
И Маша безропотно отправилась на кухню. Все-таки на кухне стоял холодильник. И в этом холодильнике было много вкусных вещей. Особенно любила Маша взять в руки пачку масла и просто съесть ее, как мороженое, даже не намазав на хлеб.
— Игнатий, мы должны серьезно поговорить.
— Мы уже говорим.
— Игнатий, я не вижу отдачи от твоей работы в администрации.
— Валя, об этом мы говорили вчера.
— Нет, мы говорили не об этом. Давилкин меня просветил. Надо зарабатывать деньги.
— Тоже мне открытие. Я слышу это от тебя каждый день, сколько мы знакомы.
— Да, но ты не хочешь зарабатывать деньги.
— Как это не хочу? Очень даже хочу. И из последних сил зарабатываю.
— Что-то я этого не вижу. Ты не используешь ресурс.
— В смысле?
— Ну, например, перекрой кому-нибудь кислород. Пусть этот кто-то сообразит: от тебя зависит, чтоб ему жилось нормально.
— И кому я его перекрою? Своему водителю?
— Не юродствуй. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Ты хочешь, чтобы я вымогал взятку?
— Ну пусть тебе кто-нибудь даст… землю… А мы уж решим, как ей распорядиться.
— Какую еще землю? — Игнатий не был свидетелем беседы Валентины с Давилкиным.
— Прижми кого-нибудь, кто может дать тебе землю, — Валентина, наконец, определила направление поисков. — Желательно в Одинцовском районе.
— У нас уже есть земля. Даже два участка. В Истринском районе.
— Это ты называешь участками? Восемь соток в заброшенном котловане, где стоит избушка на курьих ножках. Без окон и дверей. И еще квартира в Прекрасновидове. Там у нас, если ты забыл, этаж в трехэтажном доме. Настоящая коммуналка, хоть и называется дачный кооператив. До сих пор не пойму, как мы на такое согласились издевательство.
— Валя, можно подумать, у нас был выбор. В те времена мне зубами пришлось вытягивать из Литфонда и то, и другое, лизать жопу этому ничтожеству Пламеневу… Ты забыла?
— Игнатий, я ничего не забыла. Я только знаю, какие сейчас масштабы у людей. Давай подумаем, как схватить что-нибудь крупное в Одинцовском районе. Или если не там, то на берегу любого водохранилища.
— Сама знаешь, какая сейчас идет бодяга с водоохранными зонами.
— Пусть дадут, а там разберемся. В крайнем случае построим пансионат.
— Валя, ты бредишь? Откуда мы возьмем деньги на пансионат?
— Деньги — привлечем. Возьмем кредиты.
— Ты, дура, наслушалась там этих уродов! Какие кредиты! Какая земля! Это им все там легко. Они как рыбы в воде в этих кредитах, трастах, тендерах, что там еще…
— Не ори на меня! Какой черт дернул меня выйти замуж за этого кретина! Я волочу на себе дом, я по сути работаю вместо тебя, ты ничего не можешь! Ты импотент!
— Заткнись! — наконец, вышел из себя Игнатий. — Ты мне жизнь испортила! Сволочь!
Валентина, наконец, почувствовала некоторое чувство удовлетворения. Хуже нет, если она вся внутренне клокочет, а этот пень сидит непробиваемый, ее только это и выводило из себя. Подсознательно ей хотелось, чтобы и он, наконец, сорвался. Это чувство возникало в ней при каждой их семейной сцене. И когда он наконец взрывался — на нее это действовало успокаивающе. Ее как бы отпускало…
Тут очень кстати в дверь вбежала дочь. Она громко рыгнула и крикнула:
— Мама, Никаноров заехал колесами на газон!
