— Сэр!.. — обратился он к хозяину. — Мне, право, жаль, однако…
Кок поднял руку, приказывая ему замолчать. Парень поднялся на ноги. Одна штанина была разорвана от колена и до ступни. Однако слуга нашел в себе силы склониться в учтивом поклоне.
— Можешь идти, — произнес Кок, переводя взгляд на фигуру в дверном проеме.
— Наглый щенок! — рявкнул сэр Томас Овербери, когда слуга, прикрывшись на всякий случай руками от новых тумаков, юркнул мимо него.
Поскольку Роберт Карр был близок к королю Якову, то большая часть писем на имя короля переходила, даже не будучи вскрытыми, к нему. Карр, чей ум не шел ни в какое сравнение с его божественной внешностью, передавал их дальше — тоже не вскрывая — своему старому другу, сэру Томасу Овербери, который затем и диктовал ответы на них. Это казалось более чем разумным, ибо мозгов Овербери с лихвой хватило бы на них обоих. Высокого роста, резкий на язык, сэр Томас хорошо освоил роль серого кардинала, стоящего за одним из королевских фаворитов, что не могло не прибавить ему гордыни и тщеславия. Вскоре даже самые сдержанные люди при дворе отзывались о нем как о невыносимом гордеце. Король терпел Овербери лишь потому, что был влюблен в Карра, хотя в глубине души не доверял ему. Королева Анна, не отличавшаяся ни умом, ни красотой, ненавидела сэра Томаса всеми фибрами души. Годом ранее, в одну из редких минут, когда она решилась продемонстрировать свою власть, Овербери был вынужден бежать в Париж. Ему позволили вернуться лишь по той причине, что в его отсутствие Карр манкировал обязанностями, возложенными на него королем. Мир, однако, оказался хрупким и ненадежным.
Овербери шагнул на середину комнаты. Грэшема он проигнорировал.
— Ваш слуга жуткий наглец, сэр Эдвард! — воскликнул сэр Томас. Сняв с рук дорогие перчатки, он небрежным жестом бросил их на стол. — Этот щенок позволил себе неслыханную дерзость — вздумал спросить меня о времени моего визита! Меня, человека, близкого к трону, сановника, занимающегося государственными делами! Как вы сами только что видели, я поставил нахала на место. Хотя, безусловно, было бы лучше, чтобы это сделал его хозяин.
Ну и ну, подумал Грэшем. Любопытные речи. Он посмотрел на сэра Эдварда.
Судя по всему, подробности кражи компрометирующих писем Кок получил от Овербери. Иначе, зачем тот здесь? Похоже, пропажа бумаг ставила многих в неловкое положение. Хотя Овербери и вошел в комнату, разыграв перед этим настоящий спектакль, и намеренно тянул с серьезным разговором, все-таки он был здесь не по своей воле, а по настоянию Кока. Находка писем придала бы сэру Эдварду определенный вес в глазах Овербери, а значит, и в глазах Карра, и в глазах самого короля. Более того, это бы дало Коку моральное преимущество в его отношениях с королем, реши он выступить спасителем трона. Сидевший в Грэшеме циник отметил, что заодно Коку подвернулась бы редкостная возможность шантажа.
Любопытно, эти письма написаны рукой самого короля? Если так, если они попали в руки к сэру Эдварду, то теперь Яков целиком и полностью в его власти. Если же их автор Карр, то от них легко отмахнуться как от подделки. Так или иначе, Карр лишится благосклонности короля, окажись он повинен в пропаже писем. А когда на карту поставлена репутация королевского фаворита, то повод опасаться за свою шкуру есть и у Овербери.
«Интересно, сумеет ли сэр Эдвард Кок, человек заносчивый и тщеславный, придержать язык и не ответить колкостью на колкость этому самовлюбленному грубияну. Похоже, нас ждут интересные вещи. Что ж, посмотрим, да, посмотрим, что будет дальше…»
Не дожидаясь приглашения, Овербери сел, явно стремясь показать, что именно он хозяин положения, бесцеремонно отодвинул в сторону какие-то бумаги и обвел глазами комнату. Но вот его взгляд остановился на Грэшеме.
— Грэшем, — произнес сэр Томас без тени удивления.
Он презрительно скривил губы и даже не удостоил сэра Генри кивком — вопиющая неучтивость. Причиной дуэлей подчас становились и куда менее значительные оскорбления. Хорошие манеры — отнюдь не исключительно внешний лоск. В первую очередь они служат мерилом оказываемого уважения.
