Грохот возобновился.
– Блин! – подивился «папуля». – Будто и правда призрак орудует!
Он повернулся спиной к двери и стал монотонно колотить ногой в дверь.
Грохот усилился.
– Последняя… – Лидия опять достала из лифчика сигарету, но закурить не успела. Дверь, не выдержав натиска огромного Суковатых, с треском распахнулась, «папуля» со всего маху влетел в столовую и плюхнулся на пол с универсальным воплем: «Твою мать!»
В столовой царил полный разгром. На полках серванта не осталось ни одной фарфоровой статуэтки пастушек, любовно расставленных в ряд. Все они, превращённые в мелкое крошево, лежали на полу, на столе, на диване, на стульях, и не было в мире ни одного мастера, способного подарить им новую жизнь.
Воздух трещал от витавшего в нём электричества.
Никто не заметил, как в окно вышмыгнул полупрозрачный мужской силуэт…
– Ты мою маму не трожь, – наклонился Славка над Суковатых. – Она и так настрадалась.
– Она Нострадамус? – удивился Евгений и потёр ушибленный зад. – Колдует, что ли на досуге помаленьку? За деньги?
– Тьфу! – Славка в сердцах пнул фарфоровые осколки. – Если человек умер, то это надолго, если он туп, это, к сожалению, навсегда.
– Это о чём?! – заинтересовался Евгений.
– Да всё про те же Сочи восемьдесят пятого года, – вздохнул Славка, осматривая столовую.
Лидия села на корточки и собрала в пригоршню осколки.
– Кто-то пустил слух, что Ида собирает фарфоровых пастушек, – сказала она. – И все ринулись ей дарить статуэтки! Она терпеть их не могла, а пастушек всё дарили и дарили…
– Ой, я тоже дарил! – воскликнул Суковатых, поймавший, наконец, нить разговора. – На каждый день рождения дарил, на Восьмое Марта дарил, на день Сурка и в день смерти её третьего мужа тоже дарил!
– Даже страшно подумать, кто устроил это кладбище, – вздохнула Лидия, пытаясь приладить осколки друг к другу так, чтобы получилась пастушка.
– Если это проделки Горазона, то я ему аплодирую! – Славка похлопал в ладоши и взял Лидию за руку. – Нам нужно идти.
– Девчонки! – встал у них на пути Суковатых. – Я так рад, что одна из вас моя дочь, а другая – не дочь!
Лидия выразительно посмотрела на Славку и постучала по голове пальцем.
– Дай пройти, папа! – Славка попытался отодвинуть гиганта, но тот стоял, словно скала. Он даже раскинул руки и попытался обнять их – сразу обеих, – фамильярно и вовсе не по-отечески.
– Может, обмоем знакомство? На кухне прорва вина! – недвусмысленно предложил «папуля».
Славка попытался дать ему в лоб, потом в печень, но Суковатых был готов к нападению, ловко уклонился от ударов, и они прошли вскользь.
– Моя кровь! – похвалил он Славку, и опять заканючил: – Девчонки, может, обмоем знакомство?!
Вдруг погас свет.
Форточка с грохотом распахнулась, и злой сквозняк ворвался в столовую, вздув парусом тяжёлые портьеры на окнах.
Полутень с очертаниями идеального мужского тела, – со всеми его бесстыдно-физиологическими подробностями, нарушавшими аэродинамику, – ворвалась в комнату, закружилась в бешеном вихре, не давая рассмотреть себя, и вдруг залепила Суковатых пощёчину, от которой тот рухнул как подпиленный дуб, натворив много шума и разрушений.
Полутень умчалась мгновенно, хлопнув форточкой, и похохотав напоследок.
Лидия пронзительно завизжала, выскочила из столовой и помчалась по бесконечному коридору, никогда не видывавшему такой суеты и визга.
Славка со всех ног помчался за ней. Он тоже повизжал за компанию, из женской солидарности. Всё-таки вжился он в новый образ, привык, и с уважением и пониманием стал относиться к рефлексам противоположного пола…
Они неслись неизвестно куда, плутая в длинных извилистых коридорах, взлетая по лестницам и слетая по ним же вниз, путаясь в открытых и закрытых дверях, теряя дыхание и едва не умирая от бешено колотящихся сердец.
Наконец, бежать стало бессмысленно.
А уж тем более – визжать.
Они синхронно плюхнулись на какой-то диван и огляделись.
Это был лучший уголок в мире.
И хоть по календарю царствовало лето, этому зелёному буйству в доме было оправдание: здесь росли исключительно экзотические растения – пальмы, бамбук, и ещё что-то потрясающее, чему Славка не знал названия, но что поразило его не меньше, чем сквозняк и мордобитие в столовой.
