В ее осанке и походке чувствовалась странная напряженность, словно вместо спинного хребта у нее была негнущаяся палка.
«Если жених этой леди действительно в Тауэре, у нее есть веские основания для тревоги», — подумал я.
— Сегодня вечером вы будете обедать в трапезной? — осведомилась Тамазин, быстро повернувшись к Бараку.
— Насчет обеда мне ничего не известно, мистрис. Откровенно говоря, сегодня мы до сих пор не выбрали времени позавтракать.
— Но для того, чтобы обедать в трапезной, нужны особые значки. Вы уже получили их?
— Пока что нет, — ответил я.
— Я вам их принесу.
— Торопиться нет нужды, — заметил я. — Сегодня у нас много дел, так что обедать придется поздно.
— Но часов в шесть вы, я надеюсь, освободитесь?
— Несомненно, — поспешно заявил Барак. — Давайте встретимся ровно в шесть.
Тамазин сделала нам реверанс и поспешила за своей госпожой. Вскоре они скрылись в дверях дома.
— Скромность явно не относится к числу достоинств этой молодой особы, — изрек я, осуждающе покачав головой.
— А госпожа, как видно, не дает ей спуску. Сразу видно, страшная зануда.
— Похоже, так оно и есть. Поэтому юная Тамазин пользуется любой возможностью, чтобы урвать глоток свободы. И откровенно дает понять, что положила на вас глаз.
— Против этого я ничуть не возражаю, — с самодовольной улыбкой заявил Барак. — Да и никто не стал бы возражать, правда?
— Идемте, — распорядился я. — Попробуем найти в этом столпотворении человека, с которым можно отправить записку Ренну.
Мы обратились за помощью к караульному, и он указал нам на большую палатку, в которую постоянно вбегали и выбегали мальчики-посыльные. Чиновник, ответственный за рассылку писем и сообщений, не хотел отправлять записку Ренну, как видно, сочтя его слишком мелкой сошкой. Однако упоминание имени Малеверера оказало должное действие, и посыльный, схватив листок, на котором я нацарапал несколько строк, отправился к старому законнику.
Мы с Бараком надели плащи и направились к воротам. Люди по-прежнему сновали туда-сюда под навесной башней. Один из часовых преградил путь диковинного вида супружеской парочке, которая прибыла в аббатство на запыленной телеге, крытой мешковиной. На обоих супругах были широкие блузы весьма причудливого фасона, усеянные зелеными квадратами разной величины.
— Мы привезли овес! — заявил мужчина с сильным шотландским акцентом. — Мы сами слышали, здесь готовы скупить все съестные припасы!
— Во время королевского визита шотландцам запрещен въезд в город! — непререкаемым тоном заявил часовой. — Так что поворачивайте прочь, пентюхи деревенские!
— Но мы приехали из самого Джедбурга! И у нас с собой весь урожай этого года.
— Королевские лошади не желают жрать шотландский овес! Сказано тебе, поворачивайся и проваливай отсюда прочь, пока цел!
Шотландцы понуро взгромоздились на свою телегу. Часовой, судя по акценту местный уроженец, весело подмигнул нам.
— За этими варварами нужен глаз да глаз, — изрек он, весьма довольный своей бдительностью.
Я вспомнил, что не далее как вчера брат Кимбер сказал в точности то же самое о жителях северных графств.
Мы вышли в город. Ратуша находилась всего в нескольких улицах от аббатства, на площади неподалеку от еще одного упраздненного монастыря, ныне пребывающего в полном запустении.
«Совсем недавно в этом городе было полно монахов и священников, — мысленно отметил я. — В ратуше царила такая же суета, как и в королевском особняке, людской поток в дверях не иссякал ни на мгновение».
Здание показалось мне весьма внушительным, хотя размерами, бесспорно, значительно уступало лондонской ратуше. Я спросил у часового, стоявшего в дверях, как отыскать городского коронера.
— Его здесь нет, сэр, — ответил солдат, бросив на меня любопытный взгляд. — Но вы можете поговорить с мировым судьей Танкердом.
Он пропустил нас внутрь, в просторный холл с великолепным расписным потолком. Множество чиновников и купцов стояли здесь, обсуждая свои дела, клерки с озабоченными лицами сновали взад-вперед. Остановив одного из них, я спросил, где находится контора мирового судьи.
— Сейчас у него встреча с мэром, — сказал клерк. — Вряд ли он вас примет, сэр.
