Участковый сел за столик и стал записывать что-то в свой служебный блокнот.
— Когда приехали?
Гурам взглянул на часы.
— В начале восьмого…
— Не сюда. В Москву, — уточнил свой вопрос Гусаров.
— Сегодня вечером.
— И можете подтвердить?
Гурам задумался. Его лицо стало озабоченным. И, словно вспомнив что-то, оживился:
— Конечно! — он вытащил из бумажника сложенный пополам листок. — Вот позавчерашняя справка из Ростовской госавтоинспекции о том, что мне помял бампер автобус.
Гусаров прочитал внимательно справку и сделал еще одну отметку в своем блокноте.
Тамара в накинутом розовом халатике стояла у серванта. В ее глазах была растерянность.
— Интересное кино, — попыталась возмущаться Виктория Германовна. — Значит, ко мне и гости не могут приехать? Я буду жаловаться…
— Ну зачем так резко ставить вопрос? — с завидным хладнокровием остановил ее Гурам. — Участковый на службе и выполняет свой долг. По-моему, он убедился, что перед ним люди порядочные, — проговорил так, будто сейчас это было самой важной для него задачей.
Гусаров вернул паспорта.
— Гости, конечно, могут приехать. Даже желательно. Но и у меня обязанность — выяснить нужные мне вопросы. В частности, насчет вмятин на бампере. — Он невозмутимо посмотрел на Викторию Германовну. — Поэтому, гражданка Гудкина, прошу понять меня правильно.
— Они у меня несколько дней побудут. Надеюсь, не станете штрафовать? — выражение ее глаз стало мягче.
— Нет причин.
Заперев дверь, Виктория Германовна вернулась в комнату и села на диван. У нее все же испортилось настроение.
— Уверена, кто-нибудь из соседей о вашем приезде доложил и тихий восторг от этого испытывает. Доброжелатели…
— Это все из-за нас, — смущенно сказала Тамара. — Поверьте, мы страшно огорчены. Гурам, придумай что-нибудь с гостиницей…
— Я завтра улажу этот вопрос, — пообещал Гурам. Накинув на плечи пиджак, он вышел на кухню, где долго и тихо говорил о чем-то с Викторией Германовной.
Синоптики ошиблись — обещали мороз, но ночью прошел снег и под утро потеплело. У кромок тротуара поблескивают хрупкие застывшие лужи. Сунув руки в карманы черной из синтетики куртки, старший оперативный уполномоченный Александр Таранец осторожно шагал по звонкому, ломкому льду и улыбался. Он вышел из дома ровно в девять, на полчаса раньше обычного. Сегодня его дежурство по уголовному розыску в отделении милиции. К нему нужно было подготовиться.
По заведенному распорядку пятиминутка началась без четверти десять. Оперативники, как всегда, собрались в небольшом кабинете начальника уголовного розыска Арсентьева. Невысокий, полноватый Муратов, с аккуратно подстриженными усиками на скуластом лице, сел на первый попавшийся стул. Ему нет и тридцати, но он уже значится в «старичках». Рядом с ним, закинув ногу на ногу, пристроился белозубый, стройный, крепко сбитый Казаков. С месяц назад он раскрыл запутанное преступление и теперь посматривает на товарищей чуть свысока. Казаков и Муратов друзья. В углу у шкафа сидит обычно общительный, а сейчас хмурый и задумчивый светлоголовый Филиппов. Это опытный, инициативный работник. Он в уголовном розыске восьмой год. С ним советуется даже Муратов. Таранец сел на диван — на свое постоянное место.
Тихо звякнул отлаженный на малый звук телефон. Арсентьев снял трубку. Он слушал внимательно и делал какие-то пометки на календаре.
— Понял. Учту! Дам дополнительные указания…
Ему тридцать пять, но выглядит старше. На щеках глубокие складки, проседь в густых темных волосах. Посторонним людям он кажется человеком суровым, но сотрудники относятся к нему с большим уважением и отзываются как о человеке добром, прямодушном и начальнике справедливом, хорошо ориентирующемся в самых сложных ситуациях.
Арсентьев начал пятиминутку со сводки происшествий и телефонограмм, поступивших из управления. Заслушал результаты проверки заявлений, оперативных материалов. Оторвавшись от бумаг, внимательно посмотрел на мрачного Филиппова.
— У вас неприятности? Что случилось?
— Все в порядке, — ответил тот. — Простудился слегка…
— Ну-ну! — усомнившись, проговорил Арсентьев. И сразу же обратился к Казакову: — Что нового по делу о ножевом ранении?
