Словно обессилев, Степан Ильич сидел мешком. Об этом он как-то не думал. А ведь действительно, не стань Барашкова, вся его жизнь обрежется четырьмя стенами квартиры, не к кому будет сходить, поговорить, согреться…
Василий Павлович стоял к нему спиной, скрывал лицо. Строптивая шея прямилась, глянцево блестели на затылке две твердые складочки.
Несколько минут прошло в молчании. На дворе, под окнами, женский голос прокричал:
— Ганька, Ганька!.. А ну беги скорей, а то прут сорву!
— Игорек-то, — спросил Степан Ильич, — куда собрался?
Василий Павлович достал платок, высморкался.
— Сказал он место, я забыл. Зазноба у него там, видишь, завелась. Завел! Нам с матерью не говорит, стесняется. Братьям сказал.
— Так, может, хорошая девка. Еще радоваться будешь.
— И ехали бы сюда! Разве я против? Взял бы и привез. Нет, с характером какая-то попалась… Недавно, правда, сознался, что с ним еще и директор совхоза говорил. Уговаривал вроде, золотые горы насулил. Так и парень-то золотой!
Последнее вырвалось у него с невольной отцовской гордостью.
— Вот и не переживай, — сказал Степан Ильич. — Не пропадет. Может, даже к лучшему.
Утешая друга, он стал говорить все положенное в таких случаях. Василий Павлович поежился:
— Да я и сам уже… Мать жалко. Ты, Степан, вот что: может, ты с ним поговоришь? Он тебя уважает, я знаю. Да и наши все… Остался бы, дурак, учиться бы устроился. У отца с матерью пожил. Подрос бы хоть еще маленько! А уж потом, если уж такое дело… А, Степан?
— Поговорить? — Степан Ильич сморщился. — Поговорить… Думаешь, надо? Большой ведь, сам умеет думать.
— Для матери прошу, — настаивал Василий Павлович.
— Ладно. Где он у тебя? Гуляет?
— Погреб с братьями копает. Мы в гараже решили погреб сделать. А земля как каменная, язва. — Он вдруг повернулся к двери и крикнул: — Ну, что у вас там?
Степан Ильич даже вздрогнул.
В дверь заглянуло миловидное лицо одной из невесток Барашкова.
— Папа, спросить хочу… Можно?
— Давай, — разрешил Василий Павлович. — Его не стесняйся — свой.
Застенчиво остановившись на пороге, невестка доложила свекру, что пришла соседка и предлагает мальчишечье пальто. Что делать — брать, не брать?
— Понравится — возьмем, — сказал Василий Павлович и велел принести пальто, позвать внука.
В комнату живо набились все домашние. Старшие сыновья, кряжистые вежливые парни, поздоровались с гостем издали и остановились у порога. Мальчишка, счастливый от ощущения и запаха обновы, с головой утонул в воротнике, хлопал руками по бокам. Женщины вертели его так и эдак.
Василий Павлович глубокомысленно обошел вокруг мальца.
— Великовато малость. Но подрастет. Зиму еще в старом проходит, а там как раз будет. Берем! Молью только не стравите. Нафталин у нас есть?
Одна из невесток виновато сообщила, что нафталин кончился: складывали на лето зимние вещи.
— Значит, надо взять, — с нажимом сказал Барашков.
«Диктатор», — подумал Степан Ильич, любуясь всей дружной барашковской семьей.
Игорек, уже совсем взрослый, стеснительно держался за спинами братьев. Степан Ильич обратил внимание на перевязанную руку парня.
— А теперь пошли, пошли! — распорядился Василий Павлович, обеими руками выпроваживая всех из комнаты.
Он ушел и сам, незаметно для остальных мигнув Степану Ильичу в сторону Игорька.
— А ты останься, останься. Куда ты? — сказал Барашков сыну и подтолкнул его от порога к гостю.
Теперь Степан Ильич разглядел демобилизованного как следует. «Мальчишка», — удивился он и в эту минуту понял беспокойство друга: ну как такого отпускать из дома? Штатские дешевенькие брючки сваливались с плоского живота парнишки.
— Подбили? — Степан Ильич указал на забинтованную руку.
С застенчивой улыбкой Игорек поправил бинт и промолчал.
— Копать мешает?
Парнишка застеснялся еще больше.
— Немножко.
Не зная, как приступить к обещанному разговору, Степан Ильич зашел издалека: спросил об урожае на целине.
— В этом году еще не знаю, — словно извиняясь, ответил Игорек. — А в прошлом году ничего, взяли подходяще. Да вы же, наверное, читали.
— Дожди не помешали?
— Успели до дождей. День и ночь возили. Последний повезли — уже накрапывать стало.
