— Так что они у вас — едут, не едут? — грубовато спросил он.
— Поедут, конечно. Да им и нужно съездить.
— А-а… со справкой этой?
— Что-то там… Он же действительно на учете, у него неважно с легкими. Он кашляет по ночам. Я же с ними живу и слышу…
По каким-то признакам Степан Ильич догадался, что она намеренно сгущает краски, желая хоть немного обелить в его глазах эгоизм молодых. Ясно, она же целиком на их стороне!
— Так мне что теперь, — все тем же тоном спросил он, — извиняться?
— Разве в этом дело? Бедный ваш Борис… Он бы с вами намучился.
— Хватит, — обрезал он, — оставим Бориса! Мне нужно вас увидеть, поговорить. Слышите?
Она стала отказываться, он рассердился:
— Да ну их к черту, ваших ребяток! Вы что, на цепи? На полчаса не сможете вырваться из дома?
— Опять вы волнуетесь, Степан Ильич!
— О, — издевательски хохотнул он, — какая заботливость!
— Ну хорошо, — сдалась она. — Мне, кажется, все равно нужно в магазин.
— Вот видите. Когда вы идете?
— Наверное… н-ну через час.
— Я вас встречу. До свидания.
На улице он взял такси и, пока ехал, часто посматривал на часы. Выйти и ожидать ее лучше всего у писчебумажного магазина. Он так и сделал. Этого места ей не миновать. Вон оттуда покажется и пойдет здесь… Она сказала — через час. Остается еще минут пятнадцать. А вот и скамейка, можно сесть.
Он увидел ее издали и вскочил. Одной рукой она вела ребенка, в другой несла кошелку. Малыш заметил его первым.
— Дя-дя! — закричал он.
«Узнал!»
Ребенок помог ему одолеть первую неловкость.
Опустившись на краешек скамейки, Наталья Сергеевна отодвинула его плащ и с тревогой посмотрела по сторонам.
Он рассмеялся:
— Да перестаньте вы! Раньше так горничные убегали на свидания.
— Вы все шутите…
— Они же уезжают, собираются. Вам не следует мешаться у них под ногами.
— Еще столько нужно сделать!
— Вы-то при чем?
— А собрать их? А погладить? А постирать? А билеты?
— Погладить! Билеты! Сами-то они что — без рук, без ног?
— Не кричите, пожалуйста, — попросила она, опуская голову.
Он перевел дух.
— Я смотрю, вы их только на руках не носите!
Потом взглянул на ее опущенную голову и замолчал.
Она первая нарушила молчание:
— Вы с плащом, да? Разве передали, что будет дождь? Я сегодня не слушала радио.
— Да нет, — смутился он, — это так. Вы лучше вот что… Я же жду! Вы мне так и не ответили на предложение.
Голова ее склонилась еще ниже. Рукой она погладила его старенький офицерский плащ. Молчание затянулось. Маленький Алеша начал с испугом поглядывать на строго спрашивавшего подполковника.
— Я рассказала им… — с усилием призналась Наталья Сергеевна, глядя себе в колени. — Вернее, не им, а Машеньке.
— Рассказали? — не понял он. — О чем?
— Что мы… ну, о вашем предложении.
— Так, так. Ну, и что же они? Вернее, она?
Он ждал. Наталья Сергеевна упорно не поднимала лица.
— Она мне… запретила. Она вообще не хочет… ну, чтобы мы… ну, чтобы вы даже звонили… — Помедлила и с глубоким вздохом сказала: — Вот.
Он откинулся на скамейке, губы его скривились.
— Прекрасно! Так сказать, отказано в благословении на брак!
— Мама! — вдруг закричал малыш, указывая в сторону.
Наталья Сергеевна вздрогнула. Первым ее стремлением было вскочить. Бледная, она смотрела на подходивших дочь и зятя. На лице Никиты, едва он увидел подполковника, появилось снисходительное выражение.
— Мама, — Машенька подчеркнуто не замечала подполковника, — ты же сказала, что идешь в магазин! Хорошо, дай мне сумку. Алешенька, идем со мной, детка.
— Почему ты не поздоровалась со Степаном Ильичом? — спросила Наталья Сергеевна.
— Здравствуйте! — бросила Машенька в сторону и взяла ребенка за руку. — Идем за кефиром, милый. Тебе давно пора пить кефир.
— Оставь его, — несмело попросила Наталья Сергеевна. — Мы сейчас идем.
— Ничего, мы сами сходим. Дай только мне сумку… Да дай же, вот еще!
Во время всей сцены Степан Ильич сидел, испытывая стыд. Видимо, следовало вмешаться, что-то сказать. А с другой стороны, что станешь говорить?
Увидев, что Наталья Сергеевна встает, он попросил:
— Не уходите. Одну минуту.
— Нет, нет… Нет! — Едва не плача, она затрясла головой.
— Хорошо, тогда один вопрос: когда они уедут?
