– Пей. – Ее голос звучал спокойно, но герцог сразу понял, что с ней лучше не спорить.
Он не стал возражать, предпочтя подчиниться, и залпом осушил стакан.
Пока он пил, Арабелла закатала рукава своей ночной рубашки, оторвала полоску от чистого белья, принесенного горничной, и смочила материю и свои руки бренди.
Затем присела рядом и мягко заставила мужчину откинуться на спинку дивана.
Посмотрев ему в глаза, Арабелла предупредила:
– Будет больно.
В ее взгляде сквозило беспокойство, которое Доминик уже не надеялся увидеть. Оно тронуло его сердце больше, чем ему бы того хотелось.
– Тогда не жалей, – пробормотал он.
Герцог невольно скривился, когда бренди попало на рану, и увидел, как его боль отражается в глазах Арабеллы. Но она не стала медлить.
Арабелла обрабатывала рану методично и спокойно, прикосновения были мягкими, осторожными и вселяли уверенность. Казалось, одно это снимает напряжение, несмотря на сильную боль и жжение. Снова и снова чистая ткань, пропитанная бренди, касалась раны, смывая кровь, пока не осталась только алая полоска на бледной коже, которая теперь почти не кровоточила.
– Нам следовало бы послать за доктором. Он может счесть, что лучше наложить швы. – Арабелла ни разу не взглянула в глаза Доминику с того самого момента, как принялась обрабатывать рану.
– Нет уж, никакого доктора, – упрямо отказался герцог. – Это всего лишь мелкий порез. Неделя перевязок – и все будет в порядке, она сама затянется.
– Доминик…
– Никакого доктора, – решительно повторил тот.
– Что ж, как скажешь. – Арабелла приложила к ране несколько салфеток и перевязала ее, а затем поднялась с дивана и передала поднос с окровавленными тряпками Джеймсу. – Спасибо, Джеймс, Анна. Теперь можете оставить нас.
Она подождала немного и, когда дверь за слугами закрылась, устало опустилась рядом с Домиником. Они сидели бок о бок. Не глядя друг на друга. Не говоря ни слова. Между ними опять повисло напряжение. Правда, природа его странным образом изменилась, словно в одночасье рухнула невидимая стена.
Казалось, молчание нитью протягивается в воздухе между ними.
Доминик накрыл ее руку своей.
– Так ты расскажешь мне о том, что с тобой сегодня случилось? – снова спросила Арабелла.
– Небольшое недоразумение, вызванное расхождением во мнениях с двумя джентльменами из игорного дома.
– Не знала, что ты частый гость в подобных заведениях.
– Ты очень многого обо мне не знаешь, Арабелла.
– И вместе с тем знаю слишком многое, – тихо произнесла она. – Я не могу забыть…
– И я тоже.
В воцарившейся тишине слишком громко тикали часы. Казалось, их ритм совпадает с биениями его сердца.
– Все должно было быть иначе, Арабелла.
– Да, все должно было быть по-другому, – согласилась она, и Доминик, к своему удивлению, заметил, что ее голос звучит глухо и сдавленно.
– Арабелла! – Он поднял взгляд, желая увидеть ее лицо.
Она покачала головой, но Доминик расслышал тихий всхлип. Он нежно погладил ее руку большим пальцем, не собираясь просто так отпускать ее.
Наконец Арабелла повернулась, подняла глаза, и он прочел в них чувства, сильные и острые, глубокую боль, сходную с той, что билась в его сердце.
– Доминик, – прошептала она, и из ее глаз полились слезы. Он притянул Арабеллу к себе, поцелуями убирая каждую новую слезинку с ее щек, а затем долго обнимал ее.
Он обнимал ее, а минуты мерно текли.
Наконец, словно одновременно придя к какому-то решению, они поднялись. Доминик задул свечи, оставив свет лишь на одном канделябре, взял Арабеллу за руку, и они вместе вышли из гостиной.
