Конечно, она была права. Она всегда была права. Ведь действительно полиция разыскивала ее.
— Верно, — сказал я. — Но посудите сами, вы будете иметь два шанса против одного, что один из ваших звонков будет удачным. Неужели вы считаете, что не стоит и пытаться? Ведь в противном случае у вас вообще нет шансов.
— Прекратите нагонять на меня страх.
Я встал с софы и подошел к ней. Она подняла глаза, и наши взгляды встретились.
— Я уже слишком многим рисковал из-за этих денег и не дам вам провалить это дело, — сказал я. — Со мной это не пройдет.
Я схватил ее за горло. Она не сопротивлялась, она знала, что это бесполезно. Ее глаза холодно и презрительно смотрели на меня.
Я хотел только напугать ее, но потерял над собой контроль. Я сжал ей горло. Она не должна водить меня за нос, эта чванная, дерзкая рафинированная ведьма.
Комната закружилась перед моими глазами. Я ненавидел Маделину и хотел убить ее.
Лишь в последний момент я опомнился. Остаток разума заставил меня отпустить ее, пока не поздно. Я выпрямился и попытался унять дрожь в руках.
Боже мой, что это со мной? Я был близок к помешательству, я чуть не задушил ее. Если меня схватят, только одно может спасти меня: то, что она еще жива. А если я убью ее, тогда не видать мне и денег.
Все же она могла заметить, как я испугался. Я отвернулся и закурил сигарету. Когда я повернулся, она сидела.
Я взял себя в руки.
— Теперь вспомнили? — спросил я.
Маделина сидела, тяжело дыша, и молчала.
— Это ваш единственный способ задавать вопросы? — спросила она наконец.
— Единственный, который вы понимаете, — ответил я. — Возможно, теперь вы вспомните.
— Мне надо еще подумать. А почему, собственно, такая спешка. Ведь у нас впереди целый месяц, не так ли?
— Я передумал. Слишком опасно находиться здесь. Мы сидим под носом у полиции.
— Значит, вы хотите, чтобы я пошла на улицу, хотя мои фото во всех газетах?
— Я только хочу вам сказать, что надо убираться отсюда.
— Тогда я хочу напомнить вам о нашем соглашении, мистер Скарборо, — спокойно проговорила Маделина. — Вы обещали прятать меня здесь в течение минимум месяца.
— Послушайте, — угрожающе проговорил я. — Я сказал вам…
А что мне сказать? Что полиция ищет меня, а не ее?
Может быть, она сознательно старается довести меня до безумия. Внезапно я вспомнил, что говорила блондинка: «Деньги вы не получите. Вам, видимо, не ясно, с кем вы имеете дело. Один из вас должен убить другого, прежде чем все будет кончено».
Охотнее всего я вскочил бы и убежал прочь, иначе я сойду с ума и убью ее.
Но куда мне бежать? Все полицейские штата имеют мое описание и ищут меня.
Мне ничего другого не оставалось, как сидеть здесь и предоставить ей глядеть на меня холодным, загадочным и ироничным взором. Сидеть и час за часом ждать стука в дверь, не имея понятия, когда Чарисса Финлей вспомнит, где она видела меня. Сидеть и понемногу сходить с ума от мыслей о толстых пачках денег в трех сейфах, которые эта ведьма не хочет открывать.
Долго ли я смогу продержаться, не рехнувшись?
Через некоторое время Маделина ушла спать.
Я сварил себе кофе и наблюдал, как двигаются стрелки электрических часов на книжной полке. В пепельнице выросла гора окурков, синие клубы дыма повисли в комнате.
Я сидел, пока мои нервы не натянулись до предела, затем встал и начал ходить. Три или четыре раза я слышал, как где-то в городе завыли сирены полицейских машин. И каждый раз затаивал дыхание, хотя знал, что, направляясь ко мне, они не станут включать сирену. Они подъедут тихо, встанут у парадного и черного ходов, затем постучат в дверь.
Самым ужасным был лифт. Он находился всего в нескольких метрах от моей квартиры, и я мог слышать, когда он останавливался на моем этаже, и дверь его закрывалась. Я затаивал дыхание и воображал, будто слышу, как идет лифт.
А затем я действительно услышал, как он остановился, и хлопнула дверь.
Но шагов не было слышно, в коридоре лежала толстая ковровая дорожка. Стукнула дверь, потом наступила тишина, она на меня действовала подобно крику.
Куда они двинулись?
Много ли шагов они сейчас прошли? Двенадцать? Пятнадцать? Я ожидал стука в дверь, на мою грудь что-то давило сильнее и сильнее, а нервы все больше и больше напрягались. Десять, одиннадцать, четырнадцать… семнадцать… двадцать…
