В мечтах он входил в Библиотеку и прерывающимся от волнения голосом спрашивал, не была ли Библиотека модернизирована? Сохранились ли старые пленки и блоки памяти? И древний, как бы покрытый пылью, библиотекарь отвечал ему: "Что вы, профессор, в Библиотеке все осталось, как было".
Скоро его мечта должна исполниться. В этом его заверила сама Мэр. Он не совсем понимал, откуда она узнала о его работе. Из множества его работ широко опубликованы были немногие, да и те не вызвали откликов. Но говорили, что Бранно Бронзовая знает все, что происходит на Терминусе, и что у нее есть глаза на кончиках пальцев рук и ног. Пелорат готов был в это поверить, но не мог понять, почему она не поддержала его работу раньше, если уж так ценила.
В общем, с обидой думал Пелорат, Сообщество мало интересуется прошлым. Все они поглощены судьбой столицы, Второй Империей, а те, кто занимается прошлым, их даже раздражают.
Они, конечно, дураки, но ведь своей головы не приставишь, Ему оставалось в одиночестве лелеять свой проект и верить, что настанет день, когда его будут вспоминать как Великого основоположника.
Конечно, если быть честным, надо признать, что он тоже поглощен будущим, тем будущим, в котором его признают и поставят рядом с Хари Селдоном. Он даже будет значить больше, чем Селдон, ибо исследование легко вообразимого будущего на тысячу лет вперед не может сравниться с исследованием утраченного прошлого длительностью не менее двадцати пяти тысяч лет.
И вот долгожданный день наступил.
Мэр сказала, что это будет на следующий день после явления Селдона. Только из-за этого Пелорат интересовался селдонским кризисом, который занимал все умы Терминуса и Федерации.
Останется столица на Терминусе или переместится куда-нибудь, ему было безразлично. Он и теперь, после кризиса, не знал, какую из сторон поддержал Хари Селдон и коснулся ли вообще дискутируемого вопроса.
Пелорату было достаточно того, что Селдон наконец явился, и день, обещанный Мэром, настал.
Около двух часов дня у дверей его загородного дома остановился наземный автомобиль. Отворилась задняя дверца, и вышел охранник в форме войск Безопасности, затем вышел молодой человек в штатском, затем еще двое охранников.
Это произвело на Пелората сильное впечатление. Оказывается, Мэр считала его работу настолько важной, что его будущему компаньону, пилоту первоклассного корабля (а Мэр обещала первоклассный корабль) дали почетный эскорт. В высшей степени лестно!
Домработница Пелората открыла дверь. Молодой человек вошел в комнату, а двое охранников расположились по обе стороны двери. В окно Пелорат увидел, что третий охранник остался на улице и что подъехал еще один наземный автомобиль. Еще охрана!
Поразительно! Пелорат обернулся к вошедшему и с удивлением обнаружил, что знает его по голопередачам. Он воскликнул:
— Вы член Совета, вы Тревиц!
— Голан Тревиц. Вы профессор Янов Пелорат?
— Да, да, — сказал Пелорат, — вы тот, кто…
— Мы летим вместе, — сухо сказал Тревиц, — во всяком случае, так мне сказали.
— Но ведь вы не историк.
— Нет. Я, как вы заметили, член Совета, политик.
— Да-да, но знаете, я подумал, ведь я историк, какая же надобность в другом историке? А вы, должно быть, умеете пилотировать космические корабли.
— Еще бы!
— Отлично! Это как раз то, что нам надо. Боюсь, что меня нельзя считать современным и практическим мыслителем, и если окажется, что вы как раз такой, то мы с вами составим хорошую команду.
— В данный момент, — сказал Тревиц, — я вообще не мыслитель, но думаю, нам не остается ничего другого, как составить хорошую команду.
— К сожалению, член Совета, я никогда не был в космосе, но будем надеяться, что я преодолею свою неуверенность. Я домосед. Кстати, не выпьете ли чаю? Я попрошу Клоду что-нибудь приготовить. У нас до отлета еще несколько часов. Правда, я уже собрался, все нужное для нас обоих готово. Мне очень помогла Мэр, ее интерес к этому делу просто поразителен.
— Так вы об этом знали? — спросил Тревиц. — давно?
— Мэр обратилась ко мне, — Пелорат нахмурился и как будто что-то вычислил в уме, — недели две или три назад. Я был польщен. Но теперь, когда выяснилось, что в качестве пилота со мной летит не историк, а вы, мой дорогой друг, я польщен вдвойне.
