— Не говори чушь. Я построил целую империю. На пустом месте!
— С какой целью? Чтобы разрушать все, что встает на твоем пути? Сколько отелей ты уже уничтожил?
— Я построил на их месте…
— Что? Безликие бетонные коробки? Это не строительство, а заклеивание пластырем шрамов, которые ты оставляешь после себя. Теперь на очереди «Эштон Хаус» и «Куинн Боатбилдинг».
— «Эштон Хаус» и «Куинн Боатбилдинг» никак не связаны друг с другом!
— Неужели? Кажется, ты разрушаешь все, до чего дотрагиваешься.
— Ты меня слышишь? Я сказал: никак!
Маккензи услышала боль, прячущуюся за этими словами.
— И каковы твои цели в каждом из этих случаев? Насколько они отличаются?
Он отвернулся.
— Поверь мне, они совершенно разные.
— Я не понимаю.
— А я не понимаю, почему ты предложила такое Куинну. Я ожидал большего от человека из своей команды.
— Я работаю в своей собственной команде и добиваюсь своих собственных целей.
— И что же было твоей целью на этот раз? Сорвать мне переговоры, которые и так уже дышали на ладан?
— Черт побери, ты прекрасно знаешь, чего я хочу. Помешать тебе разрушить «Эштон Хаус». Заставить тебя понять ошибочность этой затеи.
Подойдя ближе, он медленно покачал головой. Его лицо выражало триумф.
— Нет, это не так. Ты думаешь, что тебя сюда привела благородная цель, но я знаю, чего ты хочешь на самом деле. За последние двадцать четыре часа ты своими уловками и невинным заигрыванием ясно дала мне понять, что хочешь меня соблазнить. Именно этого ты добивалась сегодня утром, когда будто случайно опустила одеяло, приоткрывая вырез на груди. Должно быть, пожалела, что вырядилась в пижаму.
Маккензи покачала головой, потрясенная тем, как точно он угадал ее намерения.
— А когда это не вышло, — продолжил Данте, — ты пришла в отчаяние и поняла, что, если сделаешь вид, что уходишь от меня, я разозлюсь и захочу тебя остановить. Что я и сделал, к нашей взаимной выгоде.
— Нет. — На этот раз она сказала правду. — Я действительно хотела уйти. С меня было достаточно.
— Нет, черт побери, недостаточно! Именно это сводило тебя с ума, не так ли? Признайся, Маккензи, ты здесь не для того, чтобы спасти «Эштон Хаус». Ты здесь потому, что хочешь меня. В моей постели, на кухне — где угодно, черт побери!
Грубые слова Данте болью отразились в сердце Маккензи, хотя в них, безусловно, и была доля истины. Да, ей очень хотелось спасти «Эштон Хаус» — именно поэтому она и согласилась на сделку, — но отрицать свои чувства к стоявшему перед ней мужчине бесполезно!
— Можешь думать что угодно, — прошептала она, — но я скажу тебе лишь одно. Для чего бы я здесь ни находилась, но уж точно не для того, чтобы спасать твою проклятую сделку. Если ты так твердо намерен уничтожать любой бизнес, встающий на твоем пути, и не способен видеть преимущества, которые может тебе дать сотрудничество с Куинном, ты недостоин заниматься бизнесом.
— Ты ничего в этом не понимаешь.
— Я считаю, что один из вас должен был, по крайней мере, обдумать мое предложение. Мне интуиция подсказывает, что, приняв подобное предложение, ты имел бы не только прибыль от каждого судна, но еще и одобрение местной администрации на твое собственное строительство.
— Это всего лишь предположение.
— Разумеется, предположение. Я не знаю цифр, но подозреваю, что, если ты будешь вести правильную игру, тебе, возможно, удастся получить в два раза больше земли под строительство домов. Возможно, доход от сделки будет меньше, чем ты ожидал, зато в будущем ты сможешь рассчитывать на прибыль от «Куинн Боатбилдинг». Давай посмотрим правде в глаза. Как еще ты собираешься получить разрешение на закрытие верфи и строительство жилых домов? Куинн полагает, что мое предложение может сработать.
— Он смеялся над тобой.
— Неужели? Что ж, по крайней мере он меня выслушал, черт побери! Но, возможно, ты прав. Наверное, для Куинна будет лучше не иметь с тобой дел. А сейчас, если ты позволишь, я пойду спать.
Подойдя к ней, Данте снял галстук и расстегнул рубашку.
— Это первая разумная вещь, которую ты сказала за весь вечер.
От его близости Маккензи бросило в жар, и она испуганно отпрянула. Ей было обидно до слез. Ведь он ясно дал ей понять, что у нее нет права высказывать свои идеи. Она для него лишь объект вожделения.
