Между тем приближался Новый год. На сердце у меня было тревожно. С одной стороны, ожидание праздника, снег, цветные огни в окнах, долгие часы, проведенные в ее объятиях, вызывали ощущение того, что я, наконец, обрел дом. С другой - я прекрасно понимал, что как только приедет настоящий хозяин, мне придется бежать отсюда в свой нищенский угол в Си-Гейте.
31 декабря я закончил работу около восьми вечера, хотя именно в праздничную ночь можно было хорошо заработать. С утра шел сильный снег и расчищались только центральные магистрали. Я знал, что часам к 11 каждая машина у диспетчера будет на вес золота и клиент будет платить любые деньги, чтобы только его доставили к праздничному столу. Но разве мог я думать о заработках? Я испытывал такое мучительное стремление прижать ее к себе, заглянуть в глаза, какое бывает только в предчувствии близкой и неизбежной разлуки.
Перед тем, как отправиться к Оле, я должен был купить марихуану. Ее обычный поставщик жил в Бей-Ридже, но в тот вечер он не отвечал на мои звонки. Видно, ушел гулять. Зная, что она расстроится, если я появлюсь с пустыми руками, я, на свой страх и риск, решил заехать в Ист Нью-Йорк, где по слухам, травой торговали на каждом углу.
Никогда раньше я здесь не был, а только читал, что этот район считается самым опасным в городе. Но какая опасность могла грозить мне? Больших денег у меня не было. На машину было страшно смотреть. Грабить меня не было никакого резона.
Белт-парквей был почти пустым и только изредка навстречу мне выныривали из снежной пурги одинокие фары. Свернув на Пенсильвания-авеню, я двинулся на север. Здесь снег, кажется, не расчищали с начала зимы и машину постоянно заносило. Если я останавливался на красный свет, то потом подолгу буксовал, пока мне удавалось тронуться с места. Свернул я на улицу, которая звалась Питкин-стрит. Почему? Мне вдруг вспомнился виденный в детстве фильм "Питкин в тылу врага". До известной степени я тоже был в тылу врага. Свет фар вырывал из темноты и роения снега дома с заколоченными фанерой оконными проемами. На месте некоторых домов стояли только обгоревшие стены. Время от времени мне попадались присыпанные толстым слоем снега остовы брошенных машин.
На Шенк-стрит произошло непоправимое. Машину занесло и она въехала в какую-то канаву. Через несколько минут я понял, что застрял намертво. Из этой дыры меня мог вытащить только буксир. Но буксира не было. Что делать? Я находился, что называется, в середине ничего.
Я развернул карту. Где-то в трех кварталах проходила Атлантик-авеню. На ней, вероятно, можно было поймать машину, а нет, так просто двинуть пешком в сторону Проспект-парка и, возможно, дойти до него за час. Или за два с учетом метеоусловий. Идти было кварталов 40. Но в конце пути меня ждала горячая ванна и такие же горячие объятия.
Когда я свернул карту и выбрался на улицу, оказалось, что снегопад прекратился и ветер стих. Полная луна выкатила на небо. В ее мертвенном белом свете я увидел, как улица начала преображаться. Там и тут из-за занавесей в окошках пробивался уютный желтый свет. На одном углу группа нищих грелась у металлической бочки, окруженной оранжевым кругом света. Рядом дребезжал магнитофон:
She loves to party, have a good time
She looks so hearty, feeling fine
She loves to smoke, sometime shifting coke
She'll be laughing when there ain't no joke.
На другом углу, как чертики из табакерки, повыскакивали несколько пацанов, со смехом и выкриками начав перебрасываться снежками. Мимо баба в надувном пальто протащила санки с коротконогим дауном. Пуча глаза, инвалид, как заведенный повторял: "Смоук-смоук-смоук". Это было именно то, что я искал. "Эй, мэн!" - крикнул было я, но санки уже нырнули в черную расщелину между домов. Однако мой выкрик тут же привлек чумазого подростка, который, вцепившись в мой рукав, затараторил:
- Мэн, есть свежая трава из Афганистана! Две-три затяжки, и ты такое увидишь, что глазам не поверишь! У тебя жизнь поменяется, это такая трава, мэн!
- Почем?
- Мэн, я не продавец, я - проводник. Дашь пятерочку, и я тебя отведу к продавцу. Это здесь рядом. Мэн, поверь мне, такой травы ты еще не пробовал!
