— С кого? — саркастически усмехнулась она.
— Ах да, извините. Все? Я могу идти? Надеюсь, ко мне не будет применено... уголовное преследование?
Внешность ее ежесекундно менялась. Надо же, ломает как!
— Вы пытались незаконно присвоить наследство матери!
— Но я же не знал.
— Незнание законов не освобождает от уголовной ответственности!
Ловко! Незнание законов не освобождает от уголовной ответственности... а изменение пола? Незнание законов не освобождает от уголовной ответственности... но знание, видимо, освобождает. А интересно — если у Сущака Яна Альбертовича было какое-то имущество (квартира — несомненно), сумел ли он завещать его Сущак Яне Альбертовне — в тот момент, правда, несуществующей? Несомненно! Для этого они тут и сидят. Знание законов! Это мы лишь страдаем тут. Законы постоянно меняются... нотариусы в процессе сложного дела меняют пол и убеждения. Загадочное учреждение! Впрочем, все такие у нас.
— С концами скрылся! — глянув в зеркало, злобно проговорила она...»
Поднял свой взгляд... а зал-то чудный! Дышит сообща. Глаза умные, интеллигентные, сочувствующие — давно таких не видал. А это что за вдумчивый взгляд? Знакомое лицо — лишь бородка незнакомая. Гуня! Родной! А где же еще быть интеллигентному человеку в этот миг?
— Здорово! Как дела?! — обнял его радостно.
— Да как и всегда, — ответил скромно.
— А чего ж тут?
— Да влип, как всегда. Пытаюсь в меру скромных своих сил...
А на самом деле читай: безграничных!
— Пытаюсь, как закон того требует...
Читай: не закон, а заказчики!
— Тендер тут провести...
Тендер — читай: конкурс.
— На лучшее...
Читай: худшее...
— ...использование этого региона. Как-то его спасти!
— И как?
— Да пока что кисло все.
Это я вижу. Зато у меня все хорошо! Даже Софья Павловна, от рояля восстав, посетила. И ученицы ее. И какие-то усталые интеллигенты. Таких родных, внимательных глаз после этого уже не видел. И даже Пекины друзья-заговорщики в процессе моего чтения героически поднимали свои измученные головы от стола и вникали. Успех! Да. Было тепло. Как Инна и обещала. Только вот Митьки не было. И зря! Я победно глянул на Инну. Ну что, довольна? Довольна... да не совсем? Теперь уже, распаренный победитель, я мог трепать ее как хотел... Схимичила с Митей? Как поняла, что не удался ее расчет и что на Англию я работать не буду, решила меня вырубить, дабы я не смущал юный ум. Выгадала?
Сказала, пока шли сюда, абсолютно искренне:
— Жаль, Митьку не выпускают. Карантин у них. Даже пальто их заперли, чтобы не сбежал никто!
Граница на замке! Зуб даю, что она все это и организовала, как наверняка член какого-нибудь просветительско-попечительского родительского больничного комитета, и добилась того, что заперли пальто. Поставив цель, средств уже не жалеет. Сперва заманила Митькой, потом отлучила от него — мол, хорошему не научу. И что же? Теперь я уже вполне снисходительно на нее смотрел. «Ну что, довольна?» Она смущенно отвернулась. «Нет, недовольна. Теперь понимаю — на этом празднике духа Митьке надо бы быть». И действительно — так тепло потом уже не было.
И тут распахнулась дверь, и влетел розовощекий Митька — без пальто! Я прилетел сюда без пальто, и он — без пальто. Обнялись... Вот оно, счастье. Сын мой!
Митька, счастливый, снова в больницу убежал, и я от счастья заснуть не мог. Пытался и Пеку взбодрить:
— ...Ну, раз Гуня тут проблему решает... так может — не безнадежно все?
— Да что знает он? Тротилу не нюхал!
Видимо — это обязательный элемент образования? Ну, тогда и я ноль!
На потолке вдруг задрожала тень рамы! Я в восторге поднялся... Северное сияние наконец?
— Все! Подожгли, суки! — Пека вскочил.
Горела «изба», где я только что был счастлив! Пронзила мысль: «Это ведь они и меня, суки, сожгли». Пека выскочил — и тень его с улицы заняла весь потолок... Записал. Деталь, конечно, не богатая, но по бедности сгодится. Потом рядом с его головой появились тени в касках.
Нет ничего противней — и сиротливей — запаха пожарища, а тем более — мокрых сгоревших книг.
— Ну что, — сказала Инна Пеке, — тебе мало еще?
Пека сидел, уронив черные руки, но тут вскочил.
