— Будем снимать чуть вбок... буквы уйдут, — предложил Гуне оператор.
Гуня глядел на меня не отрываясь — как бы я не ушел.
— Виноват! — Он покаянно поклонился. — Понимаю! Фильм этот не совсем для тебя. Тебе о рабочем классе не терпится снимать! — Это он, видимо, оскорблением считал. — Но, увы! — он скорбно развел руками. — С тяжелой промышленностью туговато тут!!
«Да с Пекой — хоть о сельском хозяйстве!» — чуть было не сказал я.
— Пожалуйста! — усмехнулся он. — Если найдешь для своего Пеки роль тут, — он оглядел красивый пейзаж, — ради бога.
— Так разве... тут Пека? — изумленно проговорил я.
— Здесь, здесь. Мне Инна звонила.
Почему ему, а не мне?.. Видимо, кто что заслужил.
— Ну давай... Лети! — Он широко развел руками, как бы открывая передо мною простор. Просто какая-то трогательная картина. Слезы текут!
— Да, кстати, — уже в полуотвороте произнес он, — если удастся убрать эти буквы хотя бы на время — договоришься там — буду весьма признателен!
Гунино благородство всегда оборачивается корыстной изнанкой, но изнанку он умело скрывает, а благородство свое скрыть не в силах. Но мою силу он явно преувеличивал: буквы эти, наверное, уже полвека стоят?
— Нарисуем! — я ликовал. Я пролетел, как по центрифуге, по винтовой лестнице и уже на воле тоже сперва спиралями шел. Летел! Тут не просто парк. Ботанический сад, если верить табличкам. «Рододендронъ пышный». «Бересклетъ въедливый». По одной версии — это Ботанический сад великих Ланских (как и вилла), по другой — разросшиеся делянки пионеров-юннатов (более реалистично).
С каменных ворот виллы какой-то умелец свинчивал вывеску «Институт профтехзаболеваний» — на последнем уже шурупе висела она. Так что если что с нами произойдет — подлечиться не удастся. В тот момент я еще наивно думал: для искусства отвинчивают!
Земля уходила из-под ног вниз. Повеяло сыростью. Кто это так кричит тревожно? Павлин? Среди пряно пахнущих берегов извивалась речка — мутно-зеленая, непрозрачная, по берегам сползли вниз ржавые лодочные гаражи. Я поднял очи — в небе, как паутина, сверкал мост. Влез на него — и тут же ухватил шершавые веревочные перила: зыбкое сооружение! Сделаешь шаг, и доски-настилы клонятся то в одну сторону, то в другую: только хватайся! Да, не прост путь от мира вымысла в реальность. Короткими перебежками до середины добежал, ежесекундно за веревки цепляясь. Стоп! Как раз посередине моста сияла, как мишень, серебристая паутина. Вот наша цель! Да, давно между этими берегами никто не ходил. Заросло все. И стоит ли мне эту зыбкую гармонию нарушать? Связка зыбкая! Мост опять накренился, на этот раз вдоль, и я полетел вперед и спружинил в паутине лицом. Упругая, как намордник, — откинула аж назад. Не суйся! На карачках под паутиной пролез: совершенство не разрушаем.
— ...О! Вдруг откуда ни возьмись! — донеслось с берега.
Что-то длинное белое торчит из кустов. Удилище? Непонятно... Но речь Пеки не перепутаешь! Кому ж тут встречать меня, как не ему? Ловит рыбку в мутной воде? Душа ликовала.
— Ну где ты там? Покажись!
Показался. В одной руке палка... сачок. В другой — трехлитровая банка. Что твой юннат!
— Ну, — спрыгнул с зыбкого моста к Пеке, — с уловом тебя!
Обнялись. Но банку Пека не выпускал — видно, она ему дороже меня. Полезли, не разнимая объятий, на берег.
— Самому все приходится делать, — Пека пояснил. Но не очень ясно: что ему приходится делать самому?
— Ты ж на отдыхе? — предположил я.
И сам пока отдохну, трудных тем не касаясь!
— Отдохнем в могиле, — мрачно произнес он.
Ну вот. Приехали!
— Лечусь тут. «Институт профтехзаболеваний». Слыхал?
Я вздрогнул. Видал только что, как вывеску свинчивали с ворот!.. Не сказал.
— Я думал, тут «Горняк Заполярья». — Я огляделся.
— Ну да. Профилакторий при институте, — Пека уточнил.
Убогие домики в трещинах... Похоже, тут уже тоже вывернули последний шуруп.
— Директор я теперь «Горняка».
Поперхнулся я. Чуть не подавился... Умеет устроиться!
— Герой Труда — и директор санатория?
— А простого, думаешь, поставили бы? — не без тщеславия Пека сказал.
— А где предыдущий директор?
— Мздоянц? — мрачно произнес Пека. — Сидит.
