Есть же такие культурные люди!
— Непременно, — буркнул Ежов и повернулся к нам. — Пошли.
— Спасибо, спасибо! Все было замечательно, — горячо благодарил я работников милиции. Я, как обычно, все чудно преобразил!
— Ну что, соколы? Залетели? — усмехнулся Ежов.
— А! — Пека был полон презрения. — Разве ж так ломают? Да им втроем мой... не согнуть! — явно страдал от художественной незавершенности.
— Ну ладно, ты... несгибаемый. Дуйте в деканат, пока чего больше не натворили, — и сразу в общагу! — скомандовал мастер. — Да, кадр, — это он сообщил мне свое отношение к Пеке. Пека опять хотел что-то вякнуть... но закрыл пасть. Понял, видимо, что и кроме него люди есть. Вот так! «Учиться, учиться и учиться!» Ежов, обмахивая пот, убыл. Пека мечтательно смотрел в сторону милиции... взгляд его потеплел.
— Нет... наши люди. Ломают нормально, — вдруг смягчился он.
— Ну я рад, что тебе понравилось. Пошли. У тебя вещи где?
— Все вещи мои — ... да клещи!
Фольклор.
Из камеры хранения, к моему изумлению, он вышел с «сидором» за плечами и огромными связками книг в обеих руках. Вот уж не ожидал. Вот оно — то светлое, что спасет нас! Помогу донести. Друг я или портянка? Вот такой у нас теперь лексикон. Надменная Сысоева, что пыталась нас загубить, пренебрежительно оформила наши с Пекой документы, и мы вышли со студбилетами в руках!
— Но если через две недели не представите ничего вразумительного — отчислим! — свое слово все же сказала.
— А цаца эта дождется: пол-Федора я ей засажу! — пообещал Пека, когда вышли.
Комендантша общежития прелестная оказалась женщина. Люблю «изможденок». Таких только и люблю. Холеная, но слегка подмученная, что придавало ей особую прелесть в моих глазах. Но только в моих. Пека не реагировал. Взгляд ее метнулся ко мне. «Мы с вами, интеллигентные люди, вынуждены переносить все это!» Да. Вынуждены переносить. «Все это» имело сейчас обличие Пеки, успевшего еще добавить стаканчик «аромата степи». Только и требовалось от нас в тот момент — оценить ее кинематографическое прошлое, узнать, горестно изумиться: «Вы — и здесь?» Разве это трудно? Узнать я ее, конечно, не узнал — вряд ли она играла крупные роли, но изобразил, как она хотела: «Вы — и здесь?» Разве трудно сделать приятное человеку? Легко понять, чего он больше всего жаждет, и это дать. От тебя не убудет.
— Что я могу сделать для вас? — спросила она меня страстно. Вот такие коменданты у нас! Но Пека — «косая сажень в глазах» — разве мог ее оценить?
— Я с ним! — вздохнув, указал я на Пеку. Мое изделие мне дороже всего!
— Ну что же, — сухо проговорила она.
Теперь и эта замечательная женщина — наш враг, и, надо полагать, не последний. В результате мы получили ключ от темной клетушки без единого окна под деревянной скрипучей лестницей.
— Ну прям кабинетик мой, восьмисот метров под землей! — умилился Пека. — Нишка такая, столик, стулья... Как тут.
Всю дорогу мы попадаем в его кабинетики! Развел их!
— А вылазишь потом — не разогнуться.
Теперь не разогнуться будет нам двоим.
Прежде всего он заботливо книжки свои распаковал. Расставил их на просушку. Да-а, книги серьезные. Афанасий Коптелов — «Точка опоры». Вилис Лацис — «К новому берегу», «В бурю». Владимир Дягилев — «Солдаты без оружия». Владимир Попов — «Сталь и шлак». Иван Шемякин — «Сердце на ладони». Михаил Бубеннов — «Белая береза». Конечно, в пионерском детстве я их читал — куда денешься? Но сейчас, как все мои друзья, боготворил Набокова. Или не боготворил? Впервые такая мысль в голову пришла.
«Ну? На сегодня, может, хватит? — думал я. — День трудовой, мне кажется, удался?.. Нет! — Я сам по своей лени ударил кулаком. — Работаем!» — У меня тоже трудовой энтузиазм.
— Давай!
— Об чем?
— Ну ладно... как отдыхаете, давай.
Все же дал некую слабину. Надеялся — про отдых полегче будет.
— Ну... кино. Театры приезжают...
Тема отдыха у него туго шла.
— Дальше.
— Ну, а если проблемы пола надо решить... — неожиданно выдал научный оборот.
— А разве они решаемы? — вырвалось у меня.
— Так а чего такого? Идешь на Гнилой Конец...
Ну, на это не всякий решится.
— Почему на Гнилой? В смысле — почему называется?
