1976
— Ах, двигаться, — сказала она, — упиваться движением, это восхитительно! Трудно придумать большее мучение, чем месяцами стоять на одном и том же месте, правда?
Жизнь компонует факты жестче, чем мы сами можем придумать. Скоро, когда рассказ подойдет к концу, Максим не захочет верить, что это действительно были первые слова, которые он услышал от Галы. В один прекрасный день он снова заглянет в захватанный сценарий и вспомнит, как это было.
Гала сидела не шевелясь. Говорила медленно и осторожно, будто до этого молчала несколько месяцев и губы с трудом привыкали к словам. Только потом, через несколько часов, он заметил, что вообще все ее движения были медленными.
— Быть свободной! Ходить, куда хочешь! За одну такую ночь я готова отдать свою жизнь. Двигаться!
Положив локти на спинку стула, она с трудом подняла левую руку и с удивлением посмотрела, как ее безвольно висевшая кисть ожила и начала свободно двигаться.
— Не хочу думать о том, что эта ночь пройдет, — сказала она. #9632;- Не хочу об этом думать, а то я сойду с ума!
Первое прочтение «Бала манекенов» проходило в доме знаменитой пожилой актрисы, которая согласилась быть режиссером этой пьесы для амстердамского студенческого театра. Собралось много желающих, привлеченных ее именем. Максим, в компании всегда неуверенный, с растущим беспокойством рассматривал остальных первокурсников, кружком сидящих в гостиной. Он не знал никого из них. Они так суетились, стараясь, чтобы все увидели и услышали, что они собой представляют, что у него угасла всякая потребность показать себя. Его всегда сбивала с толку манера людей в компании делать одно, когда он ясно видел, что думали они совсем другое.
Интересно, это только он один замечал, или остальные просто делали вид, что ничего не видят. В компании он чувствовал себя, как путешественник в чужой стране, интересующийся местными обычаями и страдающий от невозможности их понять. В то же время, в том расстоянии, которое чувствовал Максим, была некая безопасность. Он мог совершенно спокойно оценивать их намерения и опережать их. Даже если он сидел напротив кого-то, у него все равно было ощущение, будто он наблюдает со стороны, наполовину спрятавшись, и, действительно, большинство присутствующих были слишком заняты рассказами о себе, чтобы по-настоящему увидеть Максима.
Он безошибочно угадал, кто из студентов записался на летний проект лишь потому, что хотел сбежать из своих студенческих комнатушек, а у кого был настоящий актерский интерес. Последние старались всячески произвести впечатление на великую актрису. Она же была занята, в основном, своими лайками, непрерывно тявкавшими и писавшими на все подряд. Время от времени пожилая женщина перед кем-то останавливалась и смотрела большими детскими глазами, пока ей внезапно не надоедало, тогда она шла дальше и через некоторое время кричала из коридора какую роль, тот или иной гость должны будут играть. В центре комнаты вела записи ассистентка.
У ассистентки был ленивый взгляд, и на плечах шубка.
— Когда я била маленькой, я била польской Ширли Темпл,[26] — говорила ассистентка каждому входящему и, наконец, с глубоким вздохом, как будто теперь уже все потеряно, сказала: — И зал в университете уже снят на конец сентября!
Было начало мая.
Гала опоздала на полчаса. Она появилась в дверях в длинной юбке фиалкового цвета с тремя воланами и футболке с очень большим вырезом. Вместо извинений она улыбнулась. Одной этой улыбки было достаточно, чтобы простить двойное убийство. Один из самых проворных молодых людей уступил ей свой стул, а сам сел на пол. Полька рассказывала об авторе этой пьесы и его значении для футуризма и социализма двадцатых годов. Затем она раздала роли, и старая актриса, которая уже теперь работала в саду, крикнула в раскрытые двери, что вновь прибывшая должна будет читать главную роль.
— Да, та в темно-лиловом, аппетитная, чувственная!
Гала открыла первую страницу. Зажмурилась, словно страница ее ослепила. У нее было удивительное лицо.
Скулы были скорее широкими, чем высокими, а лицо казалось бы плоским, если бы маленький вздернутый носик не придавал ему что-то классическое. Как будто ее никто не ждал, она сначала прочитала про себя свой текст, с которого начиналась пьеса. Наконец раскрыла рот. Ее полные губы были накрашены ярко-красной помадой, уголки губ от природы чуть приподняты.
