Действительно ли магические «торпеды» были французского происхождения, никто из приятелей Кости конечно же проверить не мог. Но он доказывал это с искренней убедительностью всякий раз, когда кто-либо искушал его выпить за компанию рюмку-другую.
«Вы что же, убийцы, хотите, чтобы я отдал концы тут же, у вас на глазах? — восклицал театрально он. — Фирма „Монблан“ гарантирует смерть в четыре секунды! Нет уж, так просто от конкурента вам не избавиться!»
Именно из-за этих «торпед» в книжном мире ему дали кличку Француз, что, в общем-то, было зазорным для чистокровного потомка запорожских казаков, носившего фамилию Галушка. Так его и звали: Галушка-Француз.
Стоило Косте выйти из больницы со вшитой под кожу «торпедой», как он в считанные дни неузнаваемо преображался. Могучий организм начинал восстановительную работу. Костино лицо вскоре приобретало нормальный, здоровый цвет. В нем словно пробуждался дремавший доселе вулкан энергии. Он как метеор носился целыми днями по букинистическим магазинам. Ни один книжный «перехватчик», тасовавший у окошка товароведов, не способен был выдержать конкуренции с его напором. Человек этот умел быть, когда момент требовал того, необычайно обаятельным и, нужно ли подчеркивать, чрезвычайно красноречивым. С его обходительностью и прыткостью он мог добиться расположения любого из сдающих что-то интересное в товароведку. Старую литературу он знал в совершенстве, память его была изумительна. В минуты лирического настроения он так и сыпал всевозможными стихами. Но больше всего Костя любил поэтов пушкинской поры.
Едва он вступал в полосу трезвости, как по городу тотчас распространялся зловещий слух, что Галушка-Француз снова вшил «торпеду» и объявился в букинистическом мире. Появление его воспринималось конкурентами как стихийное бедствие. К нему относились с почтением, его побаивались. Он скупал лучшие книги, с самозабвением возвращенного к жизни предавался азарту, а по вечерам жадно читал. Конечно же и он не был в этом круговороте дел безгрешен: чтобы пополнить свои скромные ресурсы, Костя частенько перекидывал книги из магазина в магазин.
Но проходило какое-то время, карантин миновал, Костя снова ложился в больницу и вырезал «торпеду». Увы, снова наступала роковая полоса запоя. Часть купленных книг постепенно уплывала в букинистические, «стрелки» и «перехватчики» облегченно вздыхали, а Костина жена снова впадала в горькое уныние. Счастье в их семейной жизни шло полосами, было зыбким и недолгим. Какая причина лежала за всеми этими переменами в Костиной душе? Что мешало ему удержаться от лихорадивших его страстей, обрести себя? Человек он был скрытный и сложный. Может быть, прими режиссер покинутого Костей театра на какие-нибудь третьи роли этого беспокойного чудака в тот момент, когда приходила полоса трезвости и он возрождался, в жизни его все бы образовалось и он сумел бы снова стать актером, снова найти себя в искусстве. Может, ему не хватало маленькой поддержки, понимания, толчка со стороны. Жизнь уже преподала ему достаточно жестокий урок. Но никто, разумеется, не желал рисковать. Костя был в глазах режиссеров личностью, навсегда утратившей доверие. Он был отверженным в этом мире. И без него хватало кругом способных актеров. При встрече с каким-нибудь из своих прежних коллег он порой вспоминал былые времена совместной работы, пускался в разговоры о спектаклях. Глаза его наполнялись при этом такой неизбывной тоской, что в них было неловко и больно смотреть.
— Каким ветром занесло тебя, братец, в наши края? — сказал Костя, усаживаясь на скамью напротив Дудина и протирая платком стекла очков. — Время клонится к вечеру, а ты направил лыжи в сторону, противоположную Зеленограду. Уж не приобрел ли здесь дачку? Не потянуло ли к тишине? А может, по адресочку едешь? Может, достойную интереса библиотеку у кого присмотрел?
Он подмигнул со значением сперва левым, а потом правым глазом, зрачки которых тускло поблескивали, точно свинцовые пломбы, и взгляд их, казалось, был обращен загадочно внутрь.
Дудин смятенно улыбнулся, сдержанно поздоровался и заерзал на скамье. «Еще, чего доброго, увяжется за мной, — обеспокоенно подумалось ему. — Прилипчивый человек этот Галушка-Француз. Вот уж свалился на мою голову совсем некстати. Как бы от него отвязаться? В случае чего выйду на остановку раньше, пропущу электричку, только бы он не подсмотрел, куда я пойду».
