— Деньги у вас с собой? — озабоченно спросила она. — Это я к тому, чтобы лишний раз не тратить времени на разговоры и поездки.
— Конечно, с собой, — заверил ее Дудин.
— Ну тогда поедемте, — согласилась она.
Пришлось тащиться куда-то в Марьину рощу. Дом был старый, трехэтажный, впору на снос. Хозяйка отперла дверь в квартиру. Он быстро и привычно, с профессиональным интересом окинул взглядом комнату: ни стеллажей, ни книжных шкафов…
— Где же книги? — спросил он с тревожным недоумением, уже начиная опасаться, как бы за всем этим не было какого-то подвоха.
— А вы не торопитесь, — произнесла она одышливо и села в кресло, чтобы перевести дух.
Он продолжал стоять посреди комнаты в молчаливом оцепенении и растерянно озирался по сторонам.
— Откройте дверь на балкон, — попросила она, повременив немного.
Дудин решил, что ей душно, и слегка приоткрыл балконную дверь.
— Да вы не бойтесь, открывайте шире, — велела она. — Видите эти картонные коробки под клеенкой? Восемь коробок, и все набиты до отказа книгами. Как привез их племянник после смерти моего старшего брата, так они и лежат там. Все некогда заняться, — пояснила она.
— Так можно внести сюда, развязать и поглядеть, что там? — спросил Дудин, немного воспрянув духом.
— Нет-нет, нельзя! — остановила его она. — Только еще пыли не хватало здесь от этой старой рвани. У меня врачи подозревают астму. Аллергия от книжной пыли. Если желаете — берите оптом и не глядя. По сорок рублей за коробку, — добавила она с видимым безразличием в голосе.
— Но как же так? — спросил, опешив, Дудин. — Это все равно что покупать кота в мешке. Я, простите, коллекционер, а не скупщик макулатуры.
— Ну тогда не берите. Воля ваша, — безучастно проронила она.
Дудин стоял и смотрел на нее с недоумением, колеблясь в душе. Может быть, его намереваются надуть? Все это походило на какую-то странную лотерею. Все же он не утерпел и решил рискнуть сорока рублями. Уплатил за одну коробку и, тут же выйдя на лестничную площадку, торопливо развязал бечевку. Сверху лежали какие-то технические пособия, разная дешевая беллетристическая чепуха, но потом он раскопал, уже почти на самом дне, семь томов из смирдинского издания 1830 года «История государства Российского» Карамзина. Пришлось снова звонить в дверь, беспокоить хозяйку и покупать следующую коробку, чтобы разыскать пять недостающих томов.
— У вас полный Карамзин или нет? — пытался узнать он.
— Я же ясно сказала, что не развязывала коробки и не интересовалась, что там в них, — ответила она с раздражением. — Надо, так платите еще сороковку и берите следующую…
Пришлось ему вытащить на лестничную площадку еще три коробки. Кроме недостающих томов Карамзина он разыскал еще немало интересного для себя. Сделка эта оказалась чрезвычайно выгодной. Пришлось сбегать и поймать такси, смотаться домой за деньгами, потом перевезти все остальное. Его немало поразило, как человек мог даже не полюбопытствовать, что именно продает. Лишь бы только сбыть с рук доставшееся по наследству, получить деньги и избавить себя от лишних хлопот. А ведь оказалось, что брат ее был культурным человеком, собирал редкие книги. К сожалению Дудина, многие страницы пестрели карандашными пометками. Но для него во всей этой сделке было чрезвычайно странно, что женщина проявила к книгам покойного полное безразличие. Да, они с братом были абсолютно разными людьми, как убедился он. Родство фактическое, увы, еще не означало родства духовного.
— Та громадная цепь идей, что продвинула за последние триста лет человечество вперед, держится на головах фанатиков, людей, сумевших отрешиться от всего вне духовного… — говорил молодой человек лет двадцати двух, смуглолицый, с юношески припухлыми губами. Он стоял на углу и азартно спорил со своим приятелем, который нервическими жестами то поправлял очки, то ерошил короткие, ежиком волосы.
Подошедший к троллейбусной остановке Дудин узнал в одном из молодых людей студента МГУ, которому на прошлой неделе продал за две сотни письма Чаадаева. Оба они, и купивший и продавец, считали, что им немыслимо повезло, оба испытывали друг к другу чувство признательности, некоторое подобие симпатии, хотя и несколько различного свойства. Студент, которого звали Сергеем, полагал, что Дудин уступил ему Чаадаева из-за материальных затруднений; по его разумению, расставаться с письмами тому было нелегко, за такое сокровище не жалко было отдать любые деньги, радость покупки даже омрачало некое угрызение совести, что вот другой человек лишается прекрасной вещи. Дудин же, имевший дома еще три экземпляра писем Чаадаева и не успевший, да и никогда не стремившийся, прочесть хоть одно из них, отчего, собственно, он не испытывал ни малейшего морального ущерба, считал, что у таких, как Сергей, сынков обеспеченных родителей, бывают причуды: подай им, видите ли, письма Чаадаева. И тут уж грех не воспользоваться случаем. Побольше бы таких голубых интеллигентов…
