Тогда, полулежа поперек своей жертвы, повернув лицо в сторону, чтобы не смотреть в ее широко открытые глаза, Дайон заметил на листе клевера одинокую каплю росы. Она была чиста, совершенна и прекрасна, как витраж в соборе. Она была слишком чиста, чтобы находиться в такой близости от грязной сцены насильственной смерти. Дайон разжал пальцы. Леандер всхлипнул, издал болезненный свистящий звук, потом всхлипнул еще раз — и вскоре сел.
— Спасибо, — прохрипел он, — что не довел свое дело до конца. Почему ты, черт возьми, не сберегаешь свою прыть для доминант?
— Потому что доминанты меня не приговаривали к смерти, — сказал Дайон, все еще глядя на каплю росы. — Потому что я веду свою собственную войну, а ты украл ее у меня. Потому что я устал от людей, говорящих мне: «Люби то, ненавидь это, делай то-то и то-то». Потому что я глупый, не поддающийся внушению, неотесанный болван с гипертрофированной щитовидной железой.
Леандер стал массировать горло:
— Принято. А теперь слушай по всем каналам, дурачок. Скажу, зачем мы встретились, пока ты не начал новую драку. Ровно через семь дней, точно в одиннадцать сорок пять, ты бросишь атомную гранату в зал заседаний палаты общин.
— В противном случае?
— Какой-нибудь шутник нажмет обе наши кнопки. Потерянный Легион не очень любит тех, кто ставит не на ту лошадь.
— Тогда молись за нас обоих. Вечность, говорят, страшно увлекательная штука.
— Так ты не собираешься это сделать?
— Я этого не говорил.
— Ты собираешься это сделать?
— Я и этого не говорил.
Леандер поднялся:
— Дайон, что, черт побери, ты за штучка?
— Я не знаю.
— Ради Христа, ты хоть что-нибудь знаешь?
— Я знаю, что я мужчина, — сказал Дайон. — Я знаю, что если только какие-нибудь психованные клоуны не сделают что-то решительное, то я — один из вымирающей породы. Я знаю, что солнце все еще встает, а средние века уже позади. Я знаю, что какой-то ублюдок жульнически подстроил все так, что Дайон Кэрн должен выбирать между Сциллой и Харибдой… И еще я знаю, что мне холодно.
— Тогда пойдем выпьем кофе, — предложил Леандер.
— Иди один, падаль. Я не пью с провокаторами.
Дайон подождал, пока Леандер не исчезнет в сгустившемся тумане. Затем повернулся и снова стал терпеливо караулить несуществующих уток.
5
Через некоторое время Дайону надоело стоять на месте и он принялся бродить. Он не имел ни малейшего представления ни о том, куда направляется, ни о том, что собирается делать дальше. В его голове роились образы, похожие на собрание старинных дагерротипов. Квартира в Лондоне-Семь… Большая доминанта, на которой не было ничего, кроме лазерного пистолета в руках… Нечто без имени… Обрывки стихотворения…
Он шел сквозь туман, не зная куда. По кругу, вероятно. Это не имело значения. Да и было ли куда идти?
Оказывается, было.
Дайон неожиданно обнаружил, что находится на почти пустынной воздушной станции возле Парламентской площади. Никто кроме кретина или сумасшедшего не мог бы решиться лететь в такой туман. Но Дайон Кэрн был и тем и другим.
Служитель воздушной станции, маленький сморщенный жиган, который, очевидно, так и не смог наскрести достаточно денег на столь необходимые ему инъекции жизни, довольно энергично работал языком, но Дайон не слышал его слов.
Отмахнувшись от его жестикуляций, он дал автомату прочесть линии своего пальца и расписался таким образом за полученное снаряжение: летный комбинезон, шлем со встроенным в него аудиорадаром, реактивный ранец и страховочный парашют. Потом вставил кредитную карточку в приемную щель, надел снаряжение, пока увядший карлик трепетал рядом, подобно умирающему мотыльку.
Пока Дайон поднимался, аудиорадарное устройство успокоительно мурлыкало у него в ушах. Лишь когда он в опасной близости обогнул Биг-Бен и циферблат часов появился из тумана, как замороженное лицо безумного клоуна, радар издал короткую предупреждающую ноту, но потом снова продолжил свое довольное мурлыканье.
На высоте семисот футов Дайон вышел из тумана и пришел в восторг от ударившего в глаза яркого солнечного света. Под ним простирался ковер из подсвеченной золотом белоснежной ваты, простиравшийся до края вселенной. Дайон с безмерной любовью смотрел на эту антисептическую повязку, наброшенную поверх земного гнойника человечества. Или женской его части. Или женской и мужской одновременно. Это не имело значения, поскольку гниение было всеохватывающим. Оставь надежду всяк, входящий в эти влагалища…
