— Ах, вы истинный мессия! — в явном восторге воскликнула лидер оппозиции. — Вас надо выставить в качестве экспоната в Музее Естественной Истории.
— А я и выставлен, — ответил Дайон, — но только в Музее Неестественной Истории. Так оно и есть.
Чемпионка по десятиборью снова наполнила его рюмку, и он сделал большой глоток.
— Давайте устроим небольшой аукцион, дорогие доминанты. Я — пользующийся спросом товар. Кто хочет попробовать металл, из которого сделан мессия? Стартовая цена — сотня львов.
— Две сотни, — сказала подводная фермерша, чернокожая брюнетка, впервые за все время открывшая рот. — Я больше привыкла иметь дело с китами, но красноречивая морская свинья может быть забавна.
— Это скверная шутка, — резко сказала Юлалина.
Лидер оппозиции улыбнулась:
— Скажем, три сотни. Это все еще довольно забавно.
— Триста пятьдесят, — ответила победительница в десятиборье. — Плоть выглядит слабой, интересно, каков дух.
— Как странно, — сказала Виктория, незаметно подошедшая к торгующимся. — Как ужасно странно. Боюсь, дорогие, что моя ставка заключается только в моем королевском праве.
4
Сент-Джеймский парк был весь наполнен одинокой туманной магией ноябрьского утра. Дайон терпеливо стоял у самого края воды, держа в руках пару круассанов, стянутых из Ново-Букингемского дворца. Он хотел покормить уток.
Но нигде не было видно ни одной. Возможно, они все эмигрировали в какой-нибудь дальний уголок Елисейских грязей, где вечно извиваются черви в оргии самопожертвования. А может быть, бедные, пришедшие в замешательство утки все, как одна, добровольно вступили в Потерянный Легион и теперь снаряжались взрывчаткой, чтобы, когда доминанты придут их кормить, хотя бы угол парка поднялся на воздух вместе с утками.
Дайон был грустен и смущен; зол и нерешителен. Он пытался убедить себя, что ненавидит все на свете за исключением тонкого покрывала тумана, наподобие старинного неглиже, укрывавшего Лондон.
Дайон был ходячей бомбой. Мертвецом, которому не суждено покоя. Марионеткой на конце электронного поводка. Человеком, который хотел бы уничтожить мир суперженщин, при этом не испачкав рук. Помимо этого, он был сэром Дайоном Кэрном, сквайром отчасти скандальной известности и независимости — по милости Ее Величества. А если этого еще мало, то он был во власти извращенного влечения к незначительному офицеру порядка, чей плоский рассудок все мерил кратчайшими расстояниями от точки до точки.
Кроме того, Дайон был зол — потому что сам не знал, чего хотел. Он также был немного раздражен горьким сознанием того, что ужасно боится смерти. Испытав ее дважды, он твердо сказал себе, что настало время избегать подобных приключений.
Это рассуждение навело его на мысль о Леандере Смите.
Который появился тут же, будто его звали.
— Как дела, хмурый философ? — спросил Леандер весело. — Чтобы предаваться грустным размышлениям в таком нордическом тумане, надо быть или безмозглым идиотом, или исключительно плохим поэтом.
Дайон резко повернулся, чуть не упав при этом в воду:
— Черт тебя побери, ублюдок. Ты даже не оставишь меня потосковать в одиночестве? Как, Стоупс побери, ты узнал, где меня искать?
Леандер улыбнулся:
— Я забыл кое-что сказать тебе, парень. Наши электронные захваты имеют двадцатичетырехкаратные радарные устройства взаимоопознания. Твое поддельное сердце — говорящее сердце. Мы можем следить за каждым твоим движением, обнаружить тебя в любую данную наносекунду. Очень полезно, на случай если ты решишь слинять в Улан-Батор. Тогда мы просто нажмем ту самую красную кнопку и вполголоса пробормочем молитву… Как тебе понравилось твое краткое проживание в Букингемском дворце?
— Неплохо, ископаемое ты дерьмо. Все еще чешутся руки нажать на кнопку?
— Не сейчас, дружище. Не один я несу тяжелое бремя подготовки восстания. Кроме того, и это, возможно, послужит тебе маленьким утешением, я сам ношу бомбу, вшитую в аорту. Потерянный Легион держит мертвой хваткой, братец зомби.
Неожиданно Дайон бросился на Леандера. Тот, застигнутый врасплох, упал на мокрую траву. Пальцы Дайона сомкнулись на его горле. Он сжал их и почувствовал в себе божественную мощь уничтожения. Он душил Леандера до тех пор, пока вены не выступили у того на лбу и его ноги с шумом не забарабанили по траве. Он душил, не обращая внимания на пальцы, царапавшие ему лицо, и на колено, упершееся ему в промежность, — до тех пор, пока физиономия Леандера не посинела и его язык не высунулся изо рта с гротескно-непристойным выражением сексуального удовлетворения.
