Женщина плеснула большую порцию в его стакан:
— Давай будем взаимно вежливы. — Она достала легкую домашнюю тунику и натянула ее, прикрыв грудь:
— Ну, как теперь?
— Спасибо, — сказал Дайон. — Так гораздо лучше.
— Да, похоже, ты несколько старомоден.
Он улыбнулся:
— Скажем, несколько странен. Эксцентричен — было бы еще точнее.
— И ты действительно пишешь стихи?
— Да, так это называется. В основном мною. У меня самая благодарная в мире аудитория — из одного человека.
— Давай расширим ее до двух.
— «Век расшатался»[6], — сказал он сухо.
— «И что скверней всего, — смеясь, подхватила она, — я рождена восстановить его!..» Сам-то ты уверен, что рожден для: этого? В двадцать первом веке Гамлета приговорили бы к анализу первой степени сразу по десяти разным статьям.
У Дайона отвисла челюсть.
— Пожалуйста, не изумляйся так. Это даже оскорбительно. Не все доминанты невежественны.
— Даже офицеры порядка? — выдавил он.
— Особенно офицеры порядка. Наша работа — почти синекура. Оставляет массу времени для самообразования. А что касается таких, как ты, жиганов… Все вы носите внутри стремление к смерти. Но ты пока не заслужил больше чем однодюймовую эпитафию.
Он снова был озадачен.
— Вопрос в том, — продолжала она, — что делать с обреченным мейстерзингером. Должна я спасти его или отдать в руки чистильщиков.
— Развлекайся как хочешь, — ответил он, стараясь говорить безразличным тоном, — этот мир так прекрасен.
— Тогда я сохраню тебя. Для расширения кругозора.
— Какая плата за сеанс? — спросил он холодно.
— А может — сколько за припев? — ответила она. — Секс перед сонетами или сонеты перед сексом? А может быть, и секс и сонеты? Оргазм, рифма и ритм — в комплекте. И эксцентрично, и забавно, и необычно — все вместе.
Дайон вздохнул и встал — слегка нетвердо:
— Посылай за чистильщиками, и мы споем дуэт. Ты сама — бумажная кукла. Спасибо за бренди, цыпленка и все остальное. Желаю доброй ночи!
— Сядь, болван!
Он моргнул и сел.
— Теперь слушай внимательно. Мне всего шестьдесят два, и я далеко не уродлива — так что тебе повезло дважды. Ты, в свои сорок с лишним, остро нуждаешься в инъекциях жизни. Все твое будущее в моей власти. Одно слово, несколько порезов и синяков на каждом из нас, сделать которые не составит труда, — и ты обречен на вторую степень с пятилетним запретом на инъекции жизни. Я выражаюсь ясно?
— Более чем.
— Ну тогда оставайся на короткой волне, дорогой, и не произноси ни звука, а не то я разрублю тебя пополам. Мне шестьдесят с небольшим — я в расцвете лет, скорее красива, чем уродлива, даже по твоим извращенным стандартам, и на моей кредитной карточке не меньше десяти тысяч львов. Кроме того, я немного одинока — не слишком, но все же. Мое любопытство ненасытно, и я не очень озабочена тем, как много времени провожу, или не провожу, с разведенными ногами. Мне интересно использовать этот случай, чтобы узнать, что произойдет, если нечто внутри восстановленного мейстерзингера… Ты все еще воспринимаешь?
— Остаюсь на волне, — икнул Дайон.
— Если ты хочешь независимости, юнец, я куплю ее тебе. Будь моим сквайром и все. Секс — твоя забота, не моя. Корябай стишки, если хочешь, и прячь их под замок. Я не буду подглядывать. Все, что я требую, — это цивилизованное обращение и чтобы не было никаких очевидных нарушений порядка… Теперь выпей еще бренди, помолчи две минуты и пошевели мозгами.
Он так и сделал. Картинка получилась любопытная.
Джуно Локк, офицер порядка, блондинка, шестидесяти двух лет, была совсем не груба. Никакого насилия, никаких чистильщиков, никаких ран на теле за исключением пары лазерных ожогов, полученных при знакомстве. Более чем интересно.
У нее была прекрасная квартира, в которой не наблюдалось признаков постоянного присутствия мужчины. Ее голос был гораздо мягче, чем у большинства доминант.
— Стоупс[7] с тобой, — зевнул он, — я устал. Это был утомительный вечер.
— Не очень элегантно, — улыбнулась Джуно, — но зато честно. Пойдем в кровать.
4
Бар назывался «Виват, жиган!». Это было небольшое сомнительное заведение на одном из подземных уровней Пикадилли, занимавшем часть пространства, на котором ранее в течение почти столетия располагался Лондонский павильон.
