Брессинг неожиданно побледнел.
— К вашему сведению, я не доктор, — сказал он сухо. — Я джентльмен и художник. Доктора — андроиды, которые за вами смотрят. Можете не извиняться. Все вполне понятно.
Брессинг вел себя так, будто его смертельно оскорбили, и почему-то это потрясло Маркхэма больше, чем все остальное. Но он настаивал:
— Я бы хотел знать, как же все-таки я… как меня откопали?
Брессинг взял себя в руки.
— Андроид-археолог выискивал что-то с командой рабочих роботов, — начал объяснять он. — Они уловили шум вашего морозильного агрегата и принялись раскапывать. Полагаю, что им пришлось вырубать вас изо льда.
Маркхэм минуту или две молчал, потом печально сказал:
— Я надеюсь, где-нибудь есть записи о… о старых временах. Понимаете, у меня были жена и дети. Мне бы хотелось узнать…
Человек из двадцать второго века резко перебил его:
— Об этом позаботятся андроиды. Они занимаются всеми практическими делами. Кстати, ваш П. А. должен подойти с минуты на минуту. Она и займется всеми вашими делами. Сейчас, старина, самое важное для вас — расслабиться. Думаю, вам придется какое-то время побыть в санатории, но ваш П. А. все решит, когда повидается с вами.
— П. А.?! — удивился Маркхэм.
— Персональный андроид, — нетерпеливо ответил Брессинг. — У нас у всех они есть. Что за жизнь была бы без П. А.? Ну ладно, дружище, мне пора. Мой выход назначен на завтра.
— Так, значит, вы тоже пациент?
— Мы пользуемся словом «гость», — сказал Брессинг. — Я «гость» по психиатрии — большинство художников ими становятся рано или поздно. Вы пока отдыхайте, и пусть все идет само по себе. Я направлю к вам вашего П. А., если они вам его уже назначили. Дело в том, что всем казалось, будто вы помрете, вот они и не побеспокоились заранее.
Брессинг широко улыбнулся и вышел из комнаты, прежде чем Маркхэм успел осмыслить и прореагировать на эту информацию.
В одиночестве он пробыл не более чем полминуты, а затем в комнату вошла женщина. У нее была копна золотистых волос, аккуратное овальное лицо, одежда по стилю походила на одежду двадцатого века. И она выглядела… Она была похожа…
Маркхэм уставился на нее:
— Кэйти!
Но он уже понимал, он знал, что это не Кэйти. Глаза были голубые, но без искринки, губы полные и яркие, но какие-то холодные и неподвижные. Нет, это не могла быть Кэйти! Это был ее бездушный близнец — ужасная шутка двадцать второго века. Андроид!
Маркхэм почувствовал, что в нем поднимается злость. Осмысленная злость. Справедливая злость. Какого черта они все это с ним делают? Почему, ради всего святого, они…
— Очень сожалею, что меня не было здесь, когда вы пришли в себя, сэр. Но было неизвестно, выживете ли вы. Мою модификацию только что закончили. Я Марион-А, ваш персональный андроид. В ее голосе было больше тональных вариаций, чем в том, другом голосе. Этот был не столь далек. Маркхэм собрал все силы, чтобы сдержать гнев. Его охватила дрожь, но вдруг ему стало стыдно своей слабости.
— Вы… вы похожи на мою… мою жену, — сказал он, с болью сознавая, что говорит не с живым существом.
— Меня перемоделировали по фотографии, которую нашли в вашем бумажнике, — сказала Марион-А. — Решили, что вам понравится сходство… А теперь, сэр, если вы желаете, я провожу вас в ваши апартаменты.
Джон Маркхэм провел шесть дней в качестве «гостя» Северного Лондонского Санатория. Это был обычный период восстановления из того состояния, которое доктора-андроиды называли УЖ — Условно Живое.
Хотя он и был странным пережитком прошлого века, он являлся не единственным человеком, находившимся, как он узнал позднее, в условно живом состоянии в санатории. Фактически, большинство гостей или возвращались из УЖ, или же подготавливались к глубокому замораживанию на срок от недели до года.
В двадцать втором веке временное замораживание быстро превращалось в стандартный метод лечения глубоких неврозов. Самое странное было то, что этот метод давал результаты.
К концу пребывания в санатории, когда он уже достаточно хорошо ориентировался в обстановке и мог нормально разговаривать с андроидом, Маркхэм попросил одного из докторов объяснить теорию лечения. Он обнаружил, что этот метод в принципе очень мало отличается от метода электрошока или применения инсулина в двадцатом столетии: пациента доводили до состояния предпороговой травмы, и это состояние должно было стереть невроз. Обычно время погружения играло не главную роль, поскольку основное лечение заключалось в процессах самого погружения и его отмены. Вариации длительности погружения имели полезное значение, только если фактор времени имел отношение к проблеме индивида.
