Сомнительная полночь - страница 190

— Да, — сказала Барбара, взяв Эвери под руку. — Этого вполне достаточно. Я не знаю, чего они там достигли, да и не желаю знать. Но они дали нам возможность обрести друг друга и самих себя. Это меня устраивает.

Эвери улыбнулся:

— А меня не устраивает.

Но разочарование, отразившееся на лице Барбары, исчезло, когда он сказал:

— Найти друг друга, конечно, очень важно, но это только начало. Теперь мы должны строить. И не дом и не деревню, даже если у нас будет много детей. Не удобную жизнь для четверых на маленьком острове. А то, что обычно абстрактно называют цивилизацией… Черт с ними, с этими сверхлюдьми! Мы постараемся разобраться в том, что они наговорили, как-нибудь вечером, когда нам будет нечего делать. Но если то, что они сказали, правда и на этой планете есть еще другие люди, нам придется строить лодку. Тогда, наконец, мы сможем объединиться с ними.

— Ох, — вздохнула Барбара, — давай лучше подождем, пока они сами не приплывут к нам.

Эвери ласково провел рукой по ее волосам:

— А что, если и они так рассуждают? Ладно, пошли завтракать. А потом выберем подходящее место для дома — для первого дома.

Когда они вернулись во Второй Лагерь, Эвери снова принялся размышлять о Них. Несмотря ни на что, ему казалось, что в Их облике было что-то знакомое, то, что он уже видел прежде.

И вдруг он понял, в чем дело. Он уже видел прежде это лицо — четыре лица в одном — и эту улыбку…

Он видел их за семьдесят световых лет отсюда, очень давно, в школьном учебнике географии.

Улыбка на лице сфинкса…

Он помогал Барбаре собирать фрукты для завтрака, и радостное смущение переполняло его душу.

Солнце стояло еще довольно низко, но все предвещало жаркий день.

И, может быть, вместо того чтобы искать место для дома, ему лучше написать еще одну картину.

И, может быть, пока он пишет, он придумает, как построить лодку…

Сначала была боль, а потом, после осознания боли, стая темных теней, бьющихся бесшумными птицами, промелькнула в кромешной тьме. Потом появились туманные образы и с их возникновением — неясное осознание собственного «я». И опять видения, бессмысленные, плывущие мимо, пока вдруг не появилось чувство реальности.

В отдаленных сумерках сознания память вспыхнула, как колеблющееся пламя свечи. Он зачарованно смотрел на этот огонек, потрясенный огромным значением того, что он жив.

Из тумана выплыло лицо девушки, и он его узнал. Это была Кэйти, такая, какой он ее впервые увидел. Она подошла ближе и улыбнулась. На ней была полосатая блузка, а в руках стопка документов. Они тогда встретились в первый раз — он устанавливал теплообменник в учреждении, где она работала.

— Привет, — сказала Кэйти. — Хочешь кофе?

— Конечно. Еще как хочу. — Но это был не его голос. Это был голос призрака.

Кэйти повернулась и исчезла. Вскоре она вернулась с двумя дымящимися чашками кофе. Призрак поблагодарил и поведал, что зовут его Джон Маркхэм, ему 22 года, живет он в Лондоне всего несколько месяцев, а родом из Йоркшира, любит Бетховена и Гершвина, шахматы и музыкальные комедии, а еще он сказал ей, что когда-нибудь полетит на Луну.

Призрак говорил так много, потому что он был одиноким призраком. Как только он приехал из провинции, Лондон поглотил его, и он очень боялся полностью раствориться в закоулках городского желудка.

Кэйти засмеялась и откинула назад золотистые волосы. Она думала, что полет на Луну — просто современный вариант бегства в море, и была удивлена — почти возмущена — возможностью путешествия в далекий космос. Конечно, существуют спутники, космические платформы и другие безумные машины, которые люди продолжают запускать в небо. Но они каким-то образом неподвластны им, во всяком случае неподвластны обычным людям. Они в прямом и переносном смысле — вне этого мира… Нет, она не любит Бетховена, а вот Гершвин — это неплохо. А смотрел ли он «Комиссара и Дебютантку»?

Призрак не смотрел эту вещь и даже не слышал о ней. Он был слишком занят в своей комнате, в пригороде, изучая топливную статистику, траекторию свободного полета и силу ускорения. Но теперь появился шанс подружиться с Кэйти и разрушить изнуряющее одиночество. Он предложил достать билеты на представление.