— Кто ты?
— Не кто, а что, — сказал Дайон.
— Тогда что ты?
— Я один.
— Как долго ты был один?
— С начала мира.
— Кого ты любишь?
— Я не люблю никого, поскольку в мире никого нет.
— Кого ты ненавидишь?
— Я не ненавижу никого, поскольку в мире никого нет.
— Чего ты хочешь?
— Мне нечего хотеть.
— Почему ты существуешь?
Он не знал этого. Он хотел иметь немного времени, чтобы подумать над этим. Он испытал потрясение, думая об этом. И, думая об этом, заснул. Он проснулся, тоже думая об этом.
Он нашел ответ. Он был никто.
— Я существую потому, что я никто, — сказал он убежденно. — Мое существование несовершенно, поскольку я не стал ещё отрицанием ничего. Если бы я мог перестать мыслить, я стал бы самым совершенным ничто, и не возникало бы вопроса о моем существовании.
— Тогда, — сказал голос, — ты должен стараться прекратить мыслить. Твое имя Дайон Кэрн. Но не думай об этом. Ты мужчина. Не думай об этом. Ты жив. Не думай об этом также.
Дайон удовлетворенно вздохнул. Он пришел к последней истине.
* * *
Однажды холодным дождливым весенним утром в тщательно охраняемых воротах Главного Ее Величества Центра Анализа для Дезориентированных и Антисоциальных Личностей появился мужчина. Его имя было вытатуировано на внутренней стороне левого запястья, на случай если он его забудет.
Мужчина втянул в себя сырой холодный воздух и поежился. Этот мир за гранью мира был очень странен. Мужчина не знал, что делать.
Какая-то женщина поджидала его. Он не знал ее.
— Привет, Дайон, — сказала Джуно.
Он посмотрел на запястье и увидел, что его имя и в самом деле Дайон. Он улыбнулся. Похоже, это было безопасно.
— Я собираюсь взять тебя домой, — сказала Джуно.
Она знала, чего ей следует ожидать, и обещала себе, что слез не будет.
— Дом?
— Место, где ты жил раньше.
Он ненадолго задумался, потом осторожно сказал:
— Я думаю, мне это понравится… Как называется этот дом?
— Витс-Энд, — ответила Джуно. — Этот дом называется Витс-Энд.
Он усмехнулся.
— Твое лицо мокро, — сказал он. — Разве был дождь?
Мужчина был безмерно доволен: он знал, что такое дождь. Это вода, которая падает с неба.
Эпитафия
Старик жил в уединении долгие годы. Когда-то вместе с ним жила женщина, но это было много лет назад. Как много, он не помнил. Иногда он вспоминал ее имя. Иногда забывал, что она вообще существовала. Иногда он слышал ее голос и вспоминал, что она умерла. Он жил наедине с холмами и небом, наедине со старым домом, который для посторонних выглядел как мавзолей.
Он считал себя фермером. У него было несколько кур и овец, и ржавый луг, и старинный трактор, который не работал. Он собирался «на днях» починить трактор и вспахать Головину своего пятиакрового поля. Тогда он мог бы выращивать на нем зерно для кур. «На днях».
У него не было денег, но каждую неделю продовольствие и пиво доставлялись ему на дом. И зерно для кур. Товары появлялись по ночам, и он всегда находил их утром возле ступенек лестницы. Он не знал ни откуда они появлялись, ни кто их посылает. Они доставлялись так регулярно, в течение стольких лет, что он перестал думать об этом. Они были так же естественны, как закат и зима, как голод и сон.
Иногда он видел людей, но большую часть времени не видел никого. Он не придавал этому значения. В дневное время у него было слишком много дел. Вечерами у него были книги, чтобы читать их, и музыка, чтобы ее слушать.
Было легко снова и снова читать одну и ту же книгу, поскольку к тому времени, как он добирался до конца, ее начало обычно забывалось.
Время от времени его волновали слова этой книги. Потому что время от времени они звучали необычно, как музыка. Он мог с трудом разбирать их и произносить их вслух, восхищаясь тем, чего не понимал, но что чувствовал как просто ритм и рифму.
Хотя они были виновны в глазах людей,
Осталась еще их надежда, полная бессмертия.
И, даже казненные,
Они будут щедро вознаграждены,
Поскольку Бог испытал их
И нашел достойными себя.
Он не понимал полностью значения этих слов, но ощущал, что в них есть какая-то красота.
Однажды откуда-то о юга в долину прилетела женщина. Он не знал ее.
Он знал только, что она выглядела молодой и полной энергии и что ее волосы в солнечном свете сверкали золотом.