– Диана, вот ты взрослая женщина, ответь мне на один вопрос.
– Ты сейчас будешь в гордом одиночестве здесь сидеть, корсиканец, – она всегда делала вид, что обижается, когда я указывал ее возраст, что было отличным источником моего хорошего настроения.
– Я все равно приду к тебе домой, и ты, как заботливая мамочка, уложишь меня спать. Никуда тебе от меня не деться, мы теперь единое целое.
Диана умиротворенно улыбнулась.
– Ну давай, задавай свой вопрос.
– Почему в людях так извращено чувство благодарности?
– Ты о чем?
– Давай рассмотрим ситуацию. Ты и я встречаемся.
– Мне уже нравится начало…
– Не перебивай мою серьезную речь своими похотливыми суждениями, – возмутился я, – понятное дело, первое время на тебя сыпется несметное количество ухаживаний. Цветы, подарки, все личное время, отданное тебе. Много всякой ерунды. Тебе это доставляет неописуемую радость, трогает и восхищает. Но проходит время, и я понимаю, что ты уже моя. Мне больше не нужно тебя добиваться, ты все равно будешь со мной. И ты замечаешь, что цветы исчезли, а конфетки больше не сластят язык. И в тебе рождается обида! – в это время я, логически завершая мысль, тушу окурок в пепельнице. – Казалось бы, я ничего тебе не должен, но ты привыкла к тому, что я изначально делал безвозмездно. И ты сначала недоумеваешь, а потом, если хватает наглости, начинаешь требовать.
– Я не такая, Наполеон.
– Ах, ну да, мы слишком гордые для таких вещей. Это не столь важно. В твоей душе все равно зарождается негодование, ощущение того, что тебя чего-то лишили. А ведь лишили того, чего могло вообще и не быть. Это и есть извращенное чувство благодарности: восприятие добровольного, как должного.
Я даже не дал Диане высказаться. Мне хотелось завершить монолог.
– А знаешь, кто больше всего страдает от этого? Родители. Те вообще терпят от детей столько унижения за то, что не выполняют своих «обязанностей». «Мама, ты не постирала мою кофточку?», «Папа, я что, должен быть одет, как БОМЖ?», «Почему до сих пор не готов ужин?». И большинство почему-то это терпят. От неземной любви, что ли, с мыслью: «За меня отомстят мои внуки».
Диана явно не разделила моего избитого крика души. Она только скептически смотрела на меня.
– Но это же нормально. Если человек перестает для тебя что-то делать, ты задумываешься о том, значишь ли ты еще для него то же, что и раньше.
– Это в отношениях. А под случай с родителями твой ответ не годится!
– Наполеон, как будто ты не такой!
– А я хоть раз, описывая тебе людские пороки, открещивался от них? Нет. Но, задумываясь об этом, я стараюсь исправляться.
– Тихоня из тебя никудышный. Все темное так и рвется наружу, только ты по непонятным причинам держишь это в себе. Откуда в тебе столько воли – вот этого я не могу понять.
– А ты уверена, что меня держит только она? Большинство моих стоп-факторов – это страхи, сомнения и нерешительность. Я же человек мечтаний, Диан. Все, что я когда-либо побоялся совершить, было совершено мною сотни раз в фантазиях.
– Ну и дурак ты, значит! Жизнь проходит мимо тебя, а ты сидишь, сложа руки. Как же меня это в тебе бесит!
Диана вскочила и резко начала собираться.
– Заплати за меня в этот раз, пожалуйста, я потом с тобой рассчитаюсь, – она накинула на плечи ветровку, – и жди меня дома, когда бы я ни пришла.
После этих слов она внезапно убежала из заведения. Причины такого поведения и столь скорого ее ухода мне были совершенно не ясны. Я спокойно выкурил еще пару сигарет, оставил деньги официанту и, не спеша, вышел на улицу. Осень была шикарной. Воздух немного прохладен, чист и свеж, насколько это возможно в Москве, конечно. Я пошел по тротуару, оценивая свое место в мире и понимая, что сейчас я жалкий муравей, перетаскивающий соломинки с места на место. А учитывая мою достаточно сильную духовную оторванность от социума, муравьем мне быть совсем не хотелось. Перед глазами висела реклама духов, представителем которых был юноша-модель с очень красивым телом. Я подумал, что сотни женщин теряют голову при виде такого вживую рядом с собой, особенно, если он умеет завлечь и проявляет внимание.
