– Ты давно здесь стоишь? – спросил я, развернувшись на стуле.
– Да вот уже минут тридцать.
Я представил эту картину: Анжела добрых полчаса наблюдает, как я со всей душой пишу портрет другой, более молодой и красивой девушки. Пишу с фотографии.
– Почему ты никогда не говорил, что рисуешь?
– А почему ты никогда не спрашивала, что находится за этой ширмой? – перенаправил я вопрос, указывая на шторы. – Может быть, потому что мы всегда были слишком заняты постелью?
Анжеле было нечего ответить, потому что в самом деле у меня дома практически больше ничем другим мы не занимались.
– Ты это сейчас мне в упрек говоришь? – оскалилась Энжи.
– Я всего лишь ответил на твой вопрос своим вопросом.
– Тогда, может быть, ответишь на тот, который я задала с самого начала?
Я продолжал сидеть на стуле, осознавая всю нелепость ситуации.
– Она училась в нашей школе. Моя первая любовь Кристина. Я начал рисовать этот портрет еще в седьмом классе, а закончить его для меня теперь дело чести.
Анжела приблизилась к холсту и начала всматриваться. Я отъехал, освободив ей пространство для обзора. Это была очень драматичная сцена. Девушка, которая любила меня с детства до сих пор, оценивала портрет той, которую любил я в то же самое время, когда чувства первой были еще у самых основ. Глаза Анжелы часто перебегали с портрета на фотографию, что означало: моя девочка заметила разницу. А там было, что замечать.
Яркость красок картины была в тысячу раз сильнее, чем на фото, глаза нарисованы настолько выразительно, что казались живыми, губы розовые и сочные. Все лицо Кристины полыхало жизнью и молодостью на этом портрете. Но самое главное: вокруг тела Кристины светился легкий ореол, который словно отделял девушку от холста, оживлял ее и привносил элемент святости в ее образ.
Я не знаю, что из перечисленного увидела и поняла Анжела, но в ее взгляде с каждой минутой все сильнее разгоралась ненависть и ревность.
– Выбрось его… – злобным шепотом сказала Энжи, не отводя взгляда от холста.
Такое было ощущение, будто в нее вселился демон. Глаза пылали отвращением – не хватало только, чтобы изо рта полыхало пламя, а из носа шел дым.
– Да я лучше тебя выброшу, чем этот портрет, – ляпнул я со злости и только через пару секунд осознал смысл моих слов.
– Ты псих! Рисуешь какую-то девку из прошлого и поклоняешься ей. Посмотри, во что ты превратил этот угол – да у тебя самый настоящий иконостас! Ты готов променять меня на свой идол?
У меня не было слов. Анжела была права: мое отношение к портрету было слишком фанатичным, на уровне чего-то маниакального, но до сих пор я не считал это чем-то ненормальным, возможно, потому что такая резкая точка зрения просто не приходила мне в голову. В итоге я молчал. Не проронив ни слова, смотрел, как Энжи смотрит на меня с ненавистью. У меня не было даже мысли в голове, как выйти из этой нелепой ситуации, которая создавала мне ощущение невероятного дискомфорта. Последний раз так же неловко я себя чувствовал, когда попался отцу, смотрящим порно за компьютером.
Я встал и начал убирать кисти с красками, после чего аккуратно задернул ширму перед портретом, затем я подошел к Анжеле и взял ее за плечи.
– Ангел мой, люблю я тебя, – сказал я, глядя Энжи прямо в глаза, – закончить этот портрет для меня дело принципа, чтобы не бросить давно начатое дело. Не ревнуй меня, тем более к прошлой жизни.
– А что ты сделаешь, когда закончишь? Повесишь на стену и будешь любоваться ею долгие годы? И я должна буду так же смотреть на нее? И думать о том, сравниваешь ли ты ее со мной изо дня в день.
– Милая, учитывая тот факт, насколько потрясающее у нас с тобой общение в последнее время, боюсь, недолго тебе придется лицезреть эту картину. А наиболее вероятно, что ты даже не успеешь увидеть окончательный вариант.
А теперь в глазах Анжелы я увидел страх.
– Ты хочешь уйти от меня?
– Я??? Нет, родная, я хочу быть с тобой. Но ты слишком много делаешь для того, чтобы оттолкнуть меня.
После этих слов Энжи набросилась на меня с поцелуями. Тема портрета была замята, однако теперь девушка каждый раз с неприязнью смотрела на ширму в углу моей комнаты при каждом визите ко мне, а я перестал оставлять дверь в квартиру открытой. Но все это была лишь предыстория рокового летнего дня, который так радикально изменил мою жизнь.
