– Там же, дома, вся изъеденная временем.
– Я на следующей неделе организовываю выставку молодых неизвестных художников в Третьяковской галерее и требую, чтобы этот портрет туда попал.
– Нет, – отрезал я.
– Почему?
– Нет!
Элизабет замолчала, подбирая слова.
– Наполеон. Ты создал шедевр. Я думала об этом много лет и каждый раз приходила в неистовство от того, что он протухает в этом молитвенном уголке.
Я не перебивал ее.
– Мир должен ее увидеть. Хотя бы Москва. Что ты потеряешь?
– Себя. Я писал ее для себя.
– И для нее. Не так ли? А раз круг зрителей уже ограничен не одним тобой, то что с того, что будет парой десятков человек больше?
Мы шли по очередной аллее, и я не знал, как защитить свою святыню от человека, который всегда хотел для меня только лучшего и знал, как это сделать. А я столько раз отвергал ее помощь. Элизабет нежно, но ощутимо заколотила меня по щекам.
– Очнись, Наполеон! Это старая детская любовь, мечта, химера, что ты так за нее уцепился? Вылезь хоть раз из своих иллюзий и яви миру красоту своего непорочного чувства!
– Что за условия? – спросил я, подумав некоторое время.
– Никакие. Лучшие работы будут двигаться по выставкам все выше и выше, пока не попадут на мировую, которая будет еще даже неизвестно когда.
– Что с сохранностью? Как ее перевезут, кто будет трогать?
– Все в самом лучшем виде, как будто это антиквариат, – засмеялась Элизабет, – я лично вырежу кишки тому, кто оставит там хоть царапину.
– Когда?
– Приедут хоть сегодня. Ты согласен?
– Да.
– Люблю тебя, – взвизгнула девушка и опять поцеловала меня в губы.
– Эх, разучился я тебе отказывать, моя Элизабет.
– Твоя, твоя, всегда буду твоей, где, кем и с кем бы мы ни были.
Больше, чем сестра, меньше, чем любимая. Сильнее, чем подруга. Мой ангел-хранитель.
Вечером я, скрепя сердце, отдал портрет грузчикам. Только в этот момент я осознал, что за столько лет он не стал иметь для меня меньшего значения ни на йоту. Фотографию, которая превратилась в поблекший кусок бумаги, я спрятал в шкаф до возвращения портрета домой. Теперь за занавесом моего иконостаса ничего не было – впервые за два десятка лет. Мужики укутали картину в миллион смягчающих материалов, и я наблюдал за этим с улыбкой, понимая, что они явно перебарщивают с осторожностью, следуя строгому указанию Элизабет. В тот день портрет, который я писал все лучшие годы своей жизни, впервые покинул отчий дом.
Тем временем, пока моя работа готовилась к выставке, я определил Кристиночку в детский садик и окончательно познакомил ее с Наполеоном, наказав ему заботиться о ней и беречь до конца его дней. Парнишка был хмурый, серьезный и ответственно ответил, что ни один мальчик не обидит ее. Моя душа порхала от этих слов.
На следующие выходные мы пошли в Третьяковку смотреть выставку. Элизабет превзошла все мои ожидания – портрет висел ровно в центре всей экспозиции, обособленно, и расстояние от него до других картин было больше, чем у всех остальных. Это сразу привлекало к ней внимание. Мы с Кристиной подошли к портрету и попытались пробиться сквозь толпу людей, окруживших мою работу.
– Папа, смотри, все гости собрались здесь! – сказала мне дочь.
В самом деле, весь ажиотаж был только у портрета, на остальные полотна мало кто обращал внимание. Я созерцал свое детище и, наконец-то, понял, что в таком заведении ему самое место. Внизу на золотой табличке красовалась надпись:
«Наполеон Мрия. Благоговение».
– Ты доволен? – услышал я за спиной голос Элизабет.
– Точнее названия сам автор не подобрал бы.
– Ну так я всегда лучше автора знала, чего он хочет.
Я всматривался в контуры и линии на картине и ощущал именно то, что было написано на табличке.
– Спасибо, Элизабет.
Она даже не спрашивала, за что. Зачем, если ей итак все всегда со мной было ясно?
И полетели месяцы. Я водил дочь в садик, работал в студии, а Элизабет делала все возможное для того, чтобы выставить портрет Кристины на самое заметное место. Но в этом уже не было необходимости – о картине уже ходили слухи по всему городу. По крайней мере, так говорила Лиза. Наполеон с моей маленькой Кристиной стали неразлучными друзьями, они часто играли вдвоем во дворе, у кого-то из нас дома, ходили на разные праздники вместе. По словам воспитателей, эта парочка умудрялась даже быть рядом на прогулках в садике, несмотря на нахождение в различных группах по возрасту.
