Так и произошло. Кристина могла хныкать перед кем угодно и где угодно, если только меня не было рядом. Стоило же мне оказаться около девочки, она сразу замолкала и таращила на меня свои глазки. Ни разу, клянусь, ни разу она не плакала, если видела меня или слышала мой голос. Это поражало всех, а ведь довольно много людей наблюдали подобную картину, поскольку Кристина была со мной круглые сутки, в том числе на всех репетициях и звукозаписях.
Мне нравилось, что я с младенчества приобщаю девочку к музыке. Ей было отведена почетная кроватка в углу моей каморки звукорежиссера. Однажды у меня записывались суровые ребята-металлисты. Как обычно и бывает, вся их брутальность выражалась только в музыке – на деле же мужчины были добродушные и светлые. Я неплохо развлекался, когда наблюдал, как какой-нибудь бородатый толстяк сюсюкается с моей девочкой. В конечном итоге они попросили вставить «вокал» Кристины в их интро. Я с улыбкой согласился. Пузатый держал девочку перед микрофоном, а я корчил ей через стекло гримасы. Она смеялась тем знаменитым и неповторимым хохотом младенца, а вместе с ней заливались и мы. Альбом получился до умиления мягким и мелодичным, за что мужики пожали в конце работы дочке ее крохотную ручонку.
Так я и жил. Занимался любимым делом, общался с клиентами и любил дочь. Мне шел четвертый десяток и, пожалуй, я добился всего, к чему стремился. Семь женщин, как семь смертных грехов, ушли от меня, и теперь я был чист, непорочен и, кажется, безумно счастлив.
Через три года Кристину нужно было отдавать в детский садик. Конечно, я мог этого не делать, но слово «нужно» использовалось мною не просто так. Девочке было необходимо получать общение с ровесниками, коммуникативные навыки, а не только созерцание поющих теть и дядь. Малышка отлично говорила, никаких дефектов речи не имела, обладала хорошим музыкальным слухом и чувством ритма.
Слово «мама» она не понимала в принципе, поэтому всегда недоуменно реагировала на вопросы моих гостей о ней. «Та, кто нас бросила», – вот и все, что знала о Вике маленькая Кристина.
Именно тогда я впервые за годы вспомнил про Элизабет и давно высказанное ей мое желание о дружбе наших детей.
– В каком детском саду обучается маленький Наполеон? – спросил я, когда прошли первые вопли радости от моего неожиданного звонка. Как только я объяснил, зачем мне это нужно, то понял, что мне еще долго предстоит рассказывать, откуда у меня трехлетняя дочь.
– Давай лучше все вместе встретимся, – сказал я, – погуляем: лето все-таки.
А Элизабет словно и не изменилась. Она шла по аллее с пятилетним мальчиком за руку и была такая же родная, как всегда.
– Привет, мой хороший, – сказала она и поцеловала меня коротко в губы.
– Только не додумайся приветствовать меня так же при муже.
– Скажу, что мы промахнулись, – засмеялась Элизабет, и мы вместе зашагали в парк Сокольники.
– Ну, рассказывай, друг, как ты докатился до жизни такой и кто твоя счастливица? А ты, негодяй, еще и не познакомил нас! Руку дай!
Я протянул Лизе кисть правой.
– Ну хоть свадьбы не было – я бы тебе этого вообще не простила.
Я долго, в красках описывал Элизабет историю своей несчастной любви. Все это время малышка Кристина не отрывала от меня глаз и тщательно внимала каждому слову.
– Вот сука! – воскликнула Элизабет, когда я закончил рассказ.
– Это про маму? – неожиданно спросила дочь.
– Да, моя милая, – ответил я, взяв девочку на руки, – это про маму.
– Ты не скрываешь от нее ничего? – удивилась Элизабет.
– Скорее наоборот.
Прогуливаясь по парку, мы обсудили детали нашего быта, я выяснил, в какой детский сад ходит Наполеон и понял, что у нас с Элизабет началась неспешная, обычная жизнь, когда уже ничего не создается, все схвачено, и, по сути, весь смысл существования сводится к детям. А подруга словно читала мои мысли.
– Слушай, Наполеон, – сказала девушка, взяв меня за плечо, – что с твоей картиной?
– Портрет Кристины?
– А у тебя есть другие? – она вдруг засмеялась. – Так вот, где кроется секрет имени твоей дочурки. Взрослый мужик, а все такой же романтик!
Я улыбнулся.
