– Что?
– Дарио – азёл.
Сэм расхохоталась.
– Ну и дела! Какие слова ты знаешь! – Она приложила руку ко рту. – Но на самом деле ты прав, он немного козел.
Она выпрямилась и улыбнулась.
– Хочешь колы? Тебя угостить?
Она протянула ему руку.
Энди посмотрел на Сэм. Ее белое овальное лицо казалось фарфоровым.
– Так хочешь или нет? – рассмеялась девушка. – Хотя нет, это ты меня угостишь.
Энди улыбнулся и прикоснулся к руке Сэм.
Она покатила коляску в сторону бара.
– Что ты сказал? Я не слышу!
Голос Тиффани едва пробивался сквозь музыку.
В комнате было пятьдесят или шестьдесят человек. Дарио недоумевал: как можно танцевать, когда вокруг столько людей? Хотя ему и так не хотелось танцевать.
– Я не вижу Энди! – крикнул он, окинув взглядом диваны.
– Что ты сказал?
– Не вижу Энди! – повторил он, наклонившись к Тиффани.
– И что? Вы только что поругались. Расслабься, это же праздник, он где-нибудь веселится!
– Что ты сказала?
– Что он веселится! Веселись и ты!
Тиффани подняла руки и задвигалась в такт музыке вокруг Дарио.
– Куда он мог пойти?
– Хватит! Ты что, даже не смотришь на меня?
– Что-то случилось?
– В смысле? Я ведь рядом!
Тиффани улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.
– Мне надоело, – заявил Дарио. – Пойдем!
– Почему? Что ты собираешься делать? Ты не любишь танцевать?
– Я не хочу. Пойдем отсюда.
Тиффани обхватила его лицо руками и поцеловала.
Дарио отстранился и посмотрел на нее. «Нет, красотка, – подумал он, – держись от меня подальше, лучше не связывайся со мной. Лучше не связывайся с таким, как я. Я – урод с гнилым мозгом. Я тебе не пара».
– Эй, мне все равно, что ты странный! – крикнула Тиффани. – Я тоже странная!
И она поцеловала его вновь. Этот нежный, глубокий поцелуй был похож на обещание.
– Давай что-нибудь выпьем! – предложила она.
Они вышли из комнаты.
– Это он! – воскликнула Тиффани, указав на веранду.
– Кто?
– Энди. Видишь? Теперь ты спокоен?
Одно из окон выходило в сад, было видно бортик бассейна, забитый людьми. Они, словно зрители в театре, громко аплодировали группе девушек, которые несли куда-то Энди на белом матраце. Это напоминало религиозный праздник. Не хватало лишь свечей и служителей церкви, следующих за процессией.
– Что они делают?
– Какая разница? Развлекаются. Ты что, не видишь, что Энди тоже весело?
Девушки опустили матрац с Энди в воду. Он смеялся и раскачивался из стороны в сторону. Сэм сняла с него футболку и джинсы. Теперь маленький полуобнаженный бог растянулся на троне к радости верующих. А еще Энди пел. «Патовью… патовью…» – повторял он. Толпа смеялась, ничего не понимая. Ведь на языке богов говорят лишь избранные.
– Вот зараза, – улыбнулся Дарио. – Все-таки получил свою воду.
– Пойдем скорее, – сказала Тиффани. Она потянула Дарио за футболку. – Знаешь, твой друг кажется мне более сообразительным. Возможно, мне стоит провести вечер с ним.
Дарио уставился на нее.
– Я шучу, – сказала Тиффани. – Но все же поторопись. Иначе я и вправду избавлюсь от тебя.
Дарио задел рукой столик, замычал от боли и перевернулся на бок. Он почувствовал под спиной скомканную подушку…
Улитка старательно ползла по камню. Она торопилась как могла, но ведь улитка – это улитка, что она могла поделать? Так ребенок пытается идти быстрее, но не поспевает за этим стремительным миром. Дарио наблюдал за улиткой, стоя на коленках. Он внимательно следил за ней, проводил особое научное исследование, изучал крошечные и медленные движения, за которыми как будто скрывались лихорадочные конвульсии.
– Дарио! – крикнула мама из глубины дома.
Дарио не слышал. Он не мог отвлекаться, не сейчас, он же поспорил. Поспорил, что улитка справится, а не умрет до того, как доползет до границы тропинки. Каково быть улиткой? Каково быть ребенком? Ребенком – тяжелее, чем улиткой. Взрослеть тяжелее, чем бежать по этой чертовой тропинке. Поэтому Дарио посыпал улитку солью, чтобы подстегнуть ее. Соль обжигала, словно кислота. Он сделал это для того, чтобы уравнять возможности улитки и ребенка: оба медленные, беззащитные, хрупкие, на пути к цели, которая кажется недостижимой.
– Дарио! – вновь крикнула мама.
