Роман Григорьевич не стал задавать вопросов. Проблемы сына уже долгое время стали для него как бы потребностью и неотъемлемой частью жизни.
– Завтра же и поедем на дачу, – твердо согласился он.
Они молча продолжали обед, после которого жена предложила:
– Пойдем спустимся в универмаг, я присмотрела внукам по паре костюмчиков.
Роман Григорьевич одобрительно посмотрел на жену.
После обеда они оделись и спустились в близлежащий супермаркет.
– А тебя молодит эта рыжая куртка… Выглядишь похудевшим, даже походка стала тверже, – заметила жена.
Роман Григорьевич вспомнил, что именно Юлия посоветовала приобрести эту куртку, когда он примеривал ее. Со свойственной ей нежной улыбкой она произнесла, намекая на рыжий цвет:
– Эта куртка вам очень идет, хотя в ней немного похожи на работника трамвайного депо.
Именно эта принадлежность к трамваю побудила его принять решение о покупке.
«Как же я ее люблю! Когда она безмятежно улыбается… Самое страшное – все больше и больше. Это просто не выносимо…» – пронеслось в его голове.
– Цвет оставляет желать лучшего, – машинально, поддерживая разговор, отпарировал Роман Григорьевич.
– Я думаю, тебе надо подобрать красивые летние брюки.
– Зачем?…Я не буду летом все время ходить в куртке.
– …Вот эти бежевые очень элегантные. Пожалуйста, примерь.
Перебрав несколько штук, выходит из примерочной.
– Не хочу ничего брать: не мои размеры.
– Я пойду в другой отдел, посмотрю что-нибудь себе.
Роман Григорьевич с удовольствием остался один.
«Боже! Что же делать! Ведь знаю, что надо перестать думать о ней, но не могу…»
Он медленно пошел в винный отдел. Жена со множеством покупок присоединилась к нему уже у кассы.
Придя домой, Роман Григорьевич позвонил сыну:
– Привет, сынок…как дела?
– Все в норме, – немного суховато прозвучал ответ.
– Я приехал, совсем… Хотелось бы повидаться…
– Сейчас нет необходимости, – продолжал сын.
– Мама сказала, что у тебя скопилась задолженность по квартире?
– Да… Перечисли тысяч двадцать… счет тебе известен…
– …Постараюсь все сделать на следующей неделе.
– Хорошо.
– Хотелось бы все-таки увидеться, – настаивал отец.
– Да, конечно… я позвоню.
Обычно разговоры с сыном были похожими на сегодняшний диалог, но сейчас Роман Григорьевич почувствовал какое-то неприятное нарочитое отчуждение и решил обязательно встретиться с сыном в ближайшее время.
Вечером Роман Григорьевич решил забежать в гараж. Несмотря на перемены последних лет, это место хоть и опустело, но осталось свободным для своеобразного мужского отчуждения. В свое время гараж для автолюбителя был определенной отдушиной от мирской семейной жизни, где свободное время отдавалось своему любимому детищу – машине. Тогда они были отечественные и требовали большого внимания и заботы хозяев. Некоторые увлекались, строили подземные погреба, места длительного обитания, благоустраивали их, и ссылаясь на постоянные ремонты, пропадали от жен и детей в этих гаражах. Сейчас времена изменились, но завсегдатаи остались верными традициям.
Первым, кого встретил там Роман Григорьевич, был его сосед по гаражу и помощник в решении ремонтных работ Федор.
Федор Игнатьевич, как теперь его величали в гаражах, уже несколько лет был на пенсии, купил себе небольшую современную иномарку и сокрушался, что невозможно, «как раньше» залезть в двигатель и трансмиссию или улучшить какую-либо конструкцию.
По привычке он много времени проводил в гараже и из-за отсутствия ремонта машин смотрел часто принесенный из дома телевизор, обсуждая события с приятелями.
С романом Григорьевичем они виделись более года назад в период его отпуска. Было видно, что Федор рад встрече. Манера же общения была прежней: будто расстался с соседом вчера. Он спокойно заявил:
– Что, Григорич, не весел, буйну голову повесил?
– Да как-то все не в масть, Игнатич, – глухо отозвался сосед, открывая дверь гаража.
– Ну, масть – это дело случая… А все же?
– Как то безрадостно живется…
Роман Григорьевич оглядел свою машину и стал вынимать зарядное устройство для аккумулятора.
– Правильно… Надо уделить немного времени для подзарядки. Сразу видно: запасливый хозяин. Не спеши, – глядя как подключаются концы, также спокойно продолжал Федор Игнатьевич. – Вот говоришь, нет радости… Значит душа тоскует… У меня тоже…
