Солдаты вышли из окопов… - страница 18

— В чем провинился? — спросил он.

— Ударил рядового Загибина, ваше благородие!

— За что?

— За то, что он подлец!

— Кто тебя поставил?

— Фельдфебель, ваше благородие!

Бредов скомандовал Карцеву — «взять к ноге».

— Передай фельдфебелю, что я приказал отставить.

Вернувшись в казарму, Карцев увидел возле своей койки Петрова. Тот посмотрел на него виновато и грустно.

— Плохо! — сказал Петров. — Чувствую себя мерзко, словно совершил преступление… Давай, брат, закурим.

К Карцеву подходили солдаты, дружески заговаривали.

Писарь Шпунт, встретившись, шепнул:

— Держись аккуратнее. Под тебя копают.

Карцев и сам это знал; уже был у него разговор с Мазуриным, который тоже посоветовал быть сдержаннее. Ну как тут стерпишь, когда фельдфебель и взводный только и знают, что придираются. Однажды пришел Мазурин и сел возле него, Машков начальственно окликнул:

— Карцев, сюда!

И когда Карцев подошел, он сказал с кривой усмешкой:

— Не по уставу являешься. Явись по полной форме.

Карцев исполнил приказание. Машков осмотрел его с ног до головы и рявкнул:

— Не аккуратно ходишь! Заправь как положено гимнастерку!.. Вот так… Наряд за неисправность возьмешь не в очередь.

— Слушаю, — спокойно ответил Карцев.

У Машкова перекосилось лицо.

— Отвечай, что такое есть внутренний враг?.. Да как ты, сволочь, стоишь перед начальством? Подтянуться! Живот убрать! Носки развернуть! То-то ж… Ну, отвечай.

Было ясно, что Машков издевается, хочет вызвать на дерзость. Карцев чуть было не вспылил. Но увидел твердый, успокаивающий взгляд Мазурина и ответил ясно, четко:

— Внутренними врагами называются люди, живущие в России и оказывающие неповиновение царю и законным властям.

— Вызубрил, черт!.. А какие самые святые слова для русского солдата?

— Вера, царь и отечество, господин взводный!

— Хитер, как муха, все знает… А ну-ка скажи шестую заповедь.

— Не убий, господин взводный!

— А если начальство прикажет убить?

— Убьем, господин взводный!

Ярость душила Машкова. Невыносимо хотелось ударить солдата, но он не решался.

— П-шел! — прохрипел он. — Скройся! В другой раз доберусь до тебя.

Карцев вместе с Мазуриным и Петровым примостились в углу за шкафом. Как-то стало легче после нападения Машкова, спокойнее на душе, словно после выигранного боя. Петров рассказал Мазурину, как усмиряли рабочих. Мазурин слушал внимательно. Достал бумагу, свернул «собачью ножку», набил ее махоркой, закурил.

— На фабрике плохо говорят о нас, — печально сказал он. — А ведь были в нашем полку хорошие работники… настоящие.

— Где же они? — спросил Петров.

— Одни ушли в запас, другие — на каторге… Одного расстреляли. Подпольщиком был… Завязал связи с фабрикой, выступал на тайных рабочих сходках, носил в казармы литературу… Одним словом, выдала какая-то сволочь. На допросах его мучили. Но никого не выдал. Допрашивал Вернер… Судили при закрытых дверях… Вот и все.

Чья-то тень мелькнула у окна.

— Кто тут? — окликнул Карцев.

Вошел Черницкий.

— Вот они где! А я думал — пошли в гости к фельдфебелю, водку с ним пьете. Дай закурить, Мазурин!

Вспыхнула спичка. Минуту было тихо. Карцев придвинулся к Мазурину.

— Нет, так нельзя, — сказал он. — Соберемся, поговорим. Спокойно мне тут все равно не жить.

Широкая рука Мазурина легла на его плечо.

— Потолкуем в другой раз, — вставая, сказал он. — Еще будет время. А сейчас поздно. Пойду.

Утром офицеры пришли в казарму раньше обычного. Васильев, Бредов и Руткевич заперлись в канцелярии и вызвали Смирнова. Зауряд-прапорщик тяжелой рысью пробежал по коридору. Наружные двери были заперты, дежурному запретили кого-либо впускать или выпускать. Вскоре все вышли из канцелярии и приказали взводным построить роту.

Васильев недовольно теребил соломенные усики. Бредов был равнодушен. На лице Руткевича, как всегда, светилось выражение радостной готовности.

— Взводных унтер-офицеров ко мне! — распорядился Васильев. Он приказал развести взводы к койкам и открыть солдатские сундучки. Предстоял повальный обыск.

Васильев ходил насупившись, едва глядел на вынутые вещи. Бредов то и дело отворачивался. Руткевич искал запретное с упоением. Заставлял солдат вываливать вещи на койки и, натянув предварительно серые лайковые перчатки, с азартом перебирал разные тряпки, карточки, письма.