— Там пониже есть еще один поток, побольше, почти река, — сказал он. Прошло уже много лет, как я охотился в этих местах, но помню, где это. В потоке есть омуток, я ночевал на берегу. Там густо растут деревья, много сухих, хорошо разводить костер.
Я спросил, далеко ли это от дороги. Пора было начинать рискованную игру, спускаться туда в поисках Гванды. Туда вел и след — то ли одного, то ли всех грузовиков Гванды. А может быть, Гванда на командирском грузовике уехал вперед, а остальных оставил праздновать. Спрашивать Ван Рейса было бесполезно, потому что тут он знал не больше моего.
Ван Рейс сказал, что до того места мили две. И на этот раз он не дал мне никакого совета, поэтому я решил:
— Что ж, попытаемся. Скажи людям, чтобы у них ничего не гремело, пойдем тихо и красиво. И пусть рассредоточатся побольше, чем сейчас. Когда мы будем от их лагеря в полмили — если он там, — то обойдем его по большому кругу и зайдем с другой стороны.
Мы перешли через ручей. Когда один из моих людей передернул затвор, я выругался и велел этому кретину извлечь пулю. Если этот идиот споткнется и упадет, то лучшего предупреждения для Гванды, чем автоматная очередь, и не придумаешь. Почва возле ручья была влажной, и на ботинки налипла грязь. Это смягчало шум шагов, но все равно в напряженной тишине африканской ночи они звучали, как дальние удары барабана. Мы прошли примерно с милю, когда между деревьями проклюнулся — вначале слабый — свет костра. Потом шла прогалина, а когда деревья вновь сошлись вокруг нас, я смог разглядеть первый костер и увидел другой, поменьше. Потом, подойдя поближе, я я услышал крики, смех и песни этих безумных подонков. Тихий ночной ветер отчетливо доносил до нас звуки пиршества.
— О’кей, здесь растягиваемся и заходим с другой стороны, сказал я Ван Рейсу.
В кармане рубашки у меня лежало объявление о розыске Гванды с увеличенной фотографией, сделанной с его армейского удостоверения. Не было необходимости вновь разглядывать ее, чтобы обновить в памяти его физиономию. Майор рассказывал мне, что «полковник», выйдя из военной тюрьмы, отпустил огромную прическу «афро» и бороду. А раз так, то установить Гванду будет нетрудно, если он там. Такие люди, как Гванда, выделяются в любой толпе.
Ван Рейс понял, о чем я думаю.
— Ты всё еще хочешь взять его живьем? — спокойно поинтересовался он.
Я ответил, что особенно стараться ради этого не стоит. Майору это хдорово не понравится, ну и что? Майору хо, он лежит себе сейчас в теплой кровати в своем Солсбери и видит сны про милые старые компании, в которых он участвовал. А я — здесь, в проклятых Богом горах Иньянга, с кучкой усталых, натерших до крови ноги наемников, которые скоро поставят на карту свои жизни ради майора Хелма и презирающего нас его окружения. Мои наемнички — это, конечно, шайка сорви-голов и убийц, но они мои, и я не собираюсь дать им погибнуть только ради того, чтобы майор достиг высот популярности, после того как Гванду вздернут на виселице.
Мы проходили с южной стороны лагеря, когда мне послышалось тихое хихиканье во тьме деревьев. Я сделал знак, чтобы все остановились и залегли. Мы с Ван Рейсом поползли вперед, держа перед собой оружие. Вначале я подумал, что за деревьями мужчина и женщина. Но, приблизившись, я услышал разговор двух мужчин на каком-то африканском языке. Ван Рейс, наверное, знал его, а я нет. Потом и до меня дошло. Два гомика из воинства Гванды занимались своими делами, пока в лагере шла гульба.
Мы с Ван Рейсом обменялись знаками и достали ножи. У меня был десантный нож, смазанный ружейным маслом и намеренно покрытый пылью. Он ни капельки не блеснул, когда я достал его из ножен. Нож Ван Рейса тоже был что надо. Мы находились всего в нескольких ярдах от любовного гнездышка гомиков, мысленно посылая обоим пожелания большого счастья в другой жизни.
Один из них открыл бутылку, и послышалось бульканье. Потом выпил другой, потом был счастливый смех, потом проявления нежных чувств, потом один голубой перевернул другого на живот, и они начали. Им было так хорошо, было столько любви, что мне противно было убивать их, честное слово. Пора! Мы с Ван Рейсом метнулись одновременно. Я по рукоятку всадил нож в верхнего, и он умер без звука. Так всегда бывает, если все сделано правильно. Нижний успел вскрикнуть, прежде чем Ван Рейс вдавил его лицо в грязь и вогнал нож в горло. Оба были вполне мертвые, но для гарантии мы добавили им по удару. Пока все хорошо — если никто не слышал крика. Крик’был не особо сильный, и, пока мы лежали с оружием на изготовку, пир в лагере шел своим чередом.
