Ждать пришлось совсем недолго, близился конец рабочего дня, и сотрудники Комитета по городскому строительству потихоньку тянулись к выходу.
Я легко узнала Владимира Пташкина по описанию Карины. Он действительно был удивительно похож на молодого барашка – вьющиеся светлые волосы, круглые голубые глаза без всякого выражения, похожие на две голубые пластмассовые пуговицы.
Впрочем, сейчас выражение в этих глазах было – выражение смертельной обиды на весь мир.
Пташкин брел по тротуару, загребая ногами и уныло провожая завистливым взглядом проносящиеся мимо дорогие иномарки.
– Мужчина! Молодой человек! – окликнула я его. – Можно вас на минутку?
– Вы это мне? – Он поднял на меня пустые круглые глаза.
– Вам, вам! Вы в машинах разбираетесь?
– В машинах? – Он заметно оживился. – В машинах я очень хорошо разбираюсь!
– Так, может, посмотрите, что-то моя машинка никак не заводится… что-то она глохнет… только заработает – и тут же снова заглохнет… может быть, вы мне поможете?
Я стояла рядом с невзрачной серой «Хондой», которую дала мне Алтын.
Пташкин подошел с важным видом, забрался внутрь, сел на водительское сиденье и повернул ключ в зажигании.
Мотор уютно заурчал, как сытая кошка.
– Завелась! – удовлетворенно проговорил он, повернувшись ко мне. – Не знаю, что с ней было, но сейчас она в порядке. Вы вообще-то давно за рулем?
– Видно, дело мастера боится! – проговорила я льстивым голосом, села рядом с ним и широко улыбнулась. – А вы не можете немножко проехать, а то вдруг она сразу заглохнет, как только вы отойдете… может, она только при вас хорошо себя ведет.
– Да запросто! – Он выжал газ, машина тронулась, и в ту же секунду на заднем сиденье появился Сарычев, который до того прятался, согнувшись в три погибели за спинкой сиденья.
Сарычев ткнул в шею Пташкину тюбиком губной помады (моим, между прочим) и проговорил загробным голосом, видимо, подслушанным в каком-то фильме:
– Поезжай прямо, и без фокусов! Если дернешься – прострелю позвоночник!
Пташкин позеленел от страха. Наверняка он принял тюбик за ствол пистолета.
Он уставился в зеркало заднего вида, разглядел Сарычева и явно узнал его.
– Э-это вы…
– Я, я! Поезжай прямо, я сказал! А теперь направо!
Машина заехала в безлюдный переулок.
– Здесь притормози! Заглуши мотор! Руки положи на руль! И никаких резких движений!
Пташкин послушно выполнил его приказы и проговорил блеющим испуганным голосом:
– Не убивайте меня! Она меня сама завлекла! Я бы не посмел! Это была такая женщина…
– Чего? – перебил его Сарычев. – О ком это ты? Что вообще ты несешь?
– О вашей супруге, конечно… это была удивительная женщина… ей никто не смел возражать… не убивайте меня!
Я закашлялась.
Я не сказала Сарычеву, что этот баран был любовником его жены, чтобы не усложнять и без того непростую ситуацию.
Опять вспомнились мамины уроки – дескать, если суждено мужчине узнать, что ему жена изменяет, так пускай он узнает это не от тебя. Причем неважно, кем тебе приходится этот мужчина: любовником, другом или просто знакомым. Он тебя выслушает и, во-первых, не поверит. А когда поверит, то на тебя же и затаит обиду. Во всяком случае, никаких отношений у тебя с ним больше не будет.
Не помню, говорила я или нет, что мама пыталась впихнуть в меня какие-то полезные принципы. Раньше я думала, что безуспешно, а теперь вот выяснилось, что в голове что-то осталось.
В общем, я промолчала тогда, так этот голубоглазый придурок сам все выложил в первую же секунду! Нет, все же если человек дурак, то это надолго!
Сарычев потемнел лицом, скрипнул зубами и замотал головой.
Я даже испугалась, что сейчас он станет этого барана Володю бить. Не то чтобы мне стало его жалко, просто поднимется шум, и кто-то вызовет полицию.
Очевидно, Сарычев это понял, потому что он удивительно быстро справился с собой, покосился на меня и выдавил слова, как остатки пасты из тюбика:
– Значит, ты был с ней… и правда, удивительная женщина! Польститься на такое дерьмо!
– Не убивайте меня! – снова повторил Пташкин. – Пожалуйста, не убивайте!
– Да что ты заладил «не убивайте, не убивайте»? Думаешь, я тебя собирался убить? С какой стати?
