Насытившись, Сарычев широко зевнул. Взгляд его то и дело возвращался к дивану.
– И не мечтай! – твердо заявила я. – На диване буду спать я, и это не обсуждается!
– А я где же?
– А ты можешь спать на кресле. Их здесь даже два. Но прежде чем лечь, мы должны обсудить наши дальнейшие планы. Не можем же мы навсегда поселиться в этой комнате!
– А жаль… – вздохнул Сарычев. – Здесь очень уютно…
Он снова зевнул.
– Не спи – замерзнешь! Лучше думай, как нам разобраться со всеми нашими проблемами.
– А можно, я буду думать лежа? Мне так всегда гораздо лучше думается. Лучшие мысли всегда приходили ко мне в горизонтальном положении…
Он поставил вместе два кресла, примостился на них.
– Ну как – что-нибудь надумал? – спросила я его через несколько минут.
– Сейчас… – проговорил он сонным голосом, – у меня уже появилась одна ценная мысль…
– Ну, говори, пока она не ушла обратно!
Но с его стороны донесся только деликатный храп.
Ну, в конце концов, если он не хочет думать о своем будущем – мне что, больше всех надо… надо…
Владыка Мира, Светоч Вселенной Шах-Джахан метался по комнате, как дикий зверь в клетке. Он то сжимал кулаки, то хватался за голову, из груди его исторгались стоны.
Наконец он не выдержал и вбежал в спальню жены.
Лекарь, старый дамасский еврей, склоненный над постелью Мумтаз-Махал, распрямился, взглянул на падишаха умоляющим усталым взглядом и воскликнул:
– Великий, прошу, не подходи! Это зрелище не предназначено для твоих глаз!
– Я лучше знаю, что предназначено для них и что не предназначено! Кажется, я пока еще падишах, и мои слова что-то значат!
– Даже падишах не властен над жизнью и смертью!
Властные ноты в голосе повелителя сменились жалкими и умоляющими.
– Прошу тебя, дай мне взглянуть на нее!
Лекарь послушно отступил от кровати.
Шах-Джахан склонился над любимой женой – и в первое мгновение не узнал ее.
Прекрасное лицо Мумтаз-Махал потемнело от перенесенных страданий, на скулах ее пламенели пятна лихорадки, губы были искусаны, они потрескались и побледнели. Глаза, которые он так любил, горели лихорадочным огнем.
Падишах почувствовал, что по щекам его стекают слезы, и не мог остановить их.
– Луноликая! – проговорил он тихим, охрипшим от слез голосом. – Свет моей жизни! Звезда моего сердца! Прекраснейшая роза моего сада! Не оставляй меня!
– Господин мой… – отозвалась Мумтаз едва слышно. – Господин мой, прошу, не смотри на меня… я сейчас, должно быть, уродлива, как старая торговка с базара… как дряхлая дамасская нищенка… я не хочу, чтобы ты запомнил меня такой…
Голос ее совсем стих, веки опустились, но она еще дышала.
– Не оставляй меня! – повторил падишах, схватившись за грудь. – Солнце без тебя не будет светить мне! Мир без тебя опустеет! Сердце мое без тебя остановится!
Потом он выпрямился, посмотрел на лекаря:
– Спаси ее! Верни ее к жизни! Я осыплю тебя золотом! Я осыплю тебя рубинами и изумрудами! Ты станешь самым богатым человеком в моем государстве!
– Великий, я делаю, что я могу… но что я могу? Я не Аллах и не волшебник, я всего лишь человек. Госпожа потеряла слишком много крови, и спасти ее может только чудо.
В глазах падишаха вспыхнула ярость.
– Если ты не спасешь ее, еврей… если она умрет… я предам тебя смерти! Страшной смерти! Я прикажу палачу разорвать тебя на мелкие куски! Ты будешь молить его о смерти – но смерть не придет, пока я не прикажу! А потом, после того как ты умрешь, я велю скормить твои останки собакам!
– Великий! Конечно, ты властен над моей жизнью и смертью, ты можешь казнить меня, когда пожелаешь – но ни ты, ни я не можем продлить жизнь госпожи, если на то нет воли Аллаха. Я делаю, что могу, и стараюсь вырвать ее из когтей смерти, но твои угрозы не помогут продлить ее жизнь даже на минуту… конечно, ты можешь казнить меня, если пожелаешь, но если ты сохранишь мою жизнь – я тебе еще пригожусь. Ведь у тебя еще много жен и детей, а я неплохой лекарь… я верно служил тебе многие годы…
– Прости меня, старый человек… – Падишах опустил глаза. – Я знаю, что ты не виноват… знаю, что ты сделал все, что мог… не я угрожал тебе – то было мое отчаяние. Сделай, что можешь, сделай, что в твоих силах – остальное же в руках Аллаха.
