Она выдержала паузу, дождавшись, когда утихло эхо и в храме воцарилась полная тишина.
– Здесь есть одна тайна, сам Иисус, похоже, открыл ее под конец жизни, потому что в последние дни чаще всего о ней говорил. Надеяться больше не на что, и Он уповает только на нее. Я недавно поняла: именно она способна вызволить нас из ада эго и привести в рай просветления. Эта тайна – умение любить. Когда ты любишь – человека, животное, цветок или просто закат солнца, – ты выходишь за пределы самого себя. Все наши желания, страхи, сомнения рассеиваются. Исчезает жажда признания, мы больше не стремимся соперничать, не хотим быть лучше остальных. Когда нас переполняет любовь, душа вырастает и в этом сердечном порыве стремится обнять всех и вся. Философ Ален[25] писал: любовь – это волшебное душевное движение, побуждающее выйти за пределы самого себя. А еще чудесное средство для того, чтобы обрести себя и слиться со Вселенной, с источником, где наши проблемы теряют силу и царит радость.
Алиса снова окинула взглядом людей. Они слушали, но удалось ли донести до них послание, которое должно помочь стать счастливыми и ощутить, что жизнь удалась?
– Любить – это любить и себя самого. Когда мы принимаем себя, мы способны не поддаваться на провокации окружающих, не давать им сдачи. Любить – значит принимать другого, уметь разглядеть личность за чужим эго, подчас очень неприятным, и тем самым его растворить. Любить – это находить в себе силы возлюбить врагов и обратить их в союзников. Это значит любить саму жизнь, какие бы удары мы ни получали, и понимать, что все эти передряги – всего лишь инструменты нашего освобождения и духовного роста. Любовь – это ключ ко всему. Она – главная тайна мира.
Ее слова гулко раздавались под высокими сводами церкви, озаренными светом.
Алиса немного передохнула и продолжила мессу.
Теперь она приступила к обряду крещения.
Среда, конец дня.
Жереми уже собрался выйти из исповедальни, где он в последний раз принимал верующих в Клюни, когда услышал, как по ту сторону тесной клетушки зашуршала занавеска.
Кающийся помалкивал, поэтому Жереми решил его подбодрить. Но тот продолжал молчать.
– Я вас слушаю, – настаивал Жереми, – говорите, не бойтесь.
Он терпеливо ждал, пока до него не донесся женский голос, который он без труда узнал. Голос был неестественно напряжен, каждое слово давалось явно с трудом.
– Отец мой, я поступила дурно.
Она запнулась и помолчала несколько мгновений. Сквозь занавеску он слышал ее дыхание.
– Я поступила дурно и очень на себя сердита.
Иногда Жереми слышал исповеди, произнесенные таким безразличным тоном, что потом спрашивал себя, зачем человек вообще явился к нему. По традиции, из суеверия, а может, просто желая поболтать? Но тут голос выдавал глубокое чувство вины и настоящее страдание.
– Я покритиковала одного человека… и тем самым нанесла ему вред…
Жереми застыл. Сердце у него забилось, а в уме, обычно сосредоточенном на выслушивании исповеди, вдруг взметнулся рой мыслей и чувств. Чтобы взять себя в руки, он глубоко вдохнул. Может быть, эта женщина все же нуждалась в сочувствии? Во всем сознаться – значит получить отпущение грехов.
– Ему это повредило очень серьезно, – сказала она.
Чувствовалось, что каждое слово режет ее как ножом. Она словно окаменела от раскаяния.
– Может быть…
– Не «может быть», а совершенно точно.
Жереми вздохнул.
– Кто может знать? – тихо сказал он. – Эпиктет[26] говорил: «Тебе вредят ровно с того момента, когда ты сам решишь, что тебе вредят». Но для оценки ситуации надо перенестись в будущее – тогда мы сумеем глобально взглянуть на событие и его последствия: что оно нам принесет, от чего избавит, чему научит… Только время поможет нам все это узнать.
Она долго молчала, потом наконец проговорила:
– В любом случае я сожалею о своих словах. Я была несправедлива и безмерно на себя сержусь.
– Бог прощает вас, дочь моя.
Из-за занавески послышался сдавленный всхлип.
– И я тоже, – прибавил он шепотом.
* * *
– Женщина? Женщина?
– Да, монсеньор, – ответил викарий.
Он был расстроен, лицо его осунулось.
– Женщина служила мессу!
