Алисе вспомнилось все то, о чем недавно говорил Жереми. У человека есть три измерения: внутреннее, горизонтальное и вертикальное. Внутренняя жизнь, самопознание – это понятно. Горизонтальное измерение – важность наших жизненных связей, человеческого братства. Но что он имел в виду под вертикальным? Это понятие казалось иррациональным и неясным.
Она еле сдержала смех, увидев, как снизу появилась рука сенегальца и стала как будто нащупывать точку опоры. Потом мойщик влез в окно, узнал среди собравшихся Алису и весело ей подмигнул. Он, по обыкновению, весь сиял. А ведь его зарплата вряд ли была больше прожиточного минимума.
Алиса тоже почувствовала себя счастливой, когда помогла Жереми без всякой выгоды. Не за почести, не за ответственный пост, просто так.
И это было странно и занятно.
* * *
– Как ты осмелилась такое сделать?
Алиса вздрогнула и подняла глаза от романа, который читала, уютно устроившись у окна в старом кресле, обитом зеленым бархатом. Приезжая к отцу в Клюни, она любила свалиться как снег на голову. Здесь не было парижских условностей, отношения складывались естественные, и друзья могли завалиться в гости без всякого приглашения.
Голубые глаза Жереми, мягкость которых обычно никак не вязалась со строгой черной сутаной с белым воротничком, сейчас пылали гневом.
Протянув руку, он потрясал афишкой, увиденной у епископа.
Алиса улыбнулась ему самой доброй из своих улыбок:
– А в чем, собственно, проблема?
– Но это же просто смешно!
– Если бы это было смешно, не было бы такого успеха…
– Ты не должна делать такие вещи, не обсудив со мной!
– А ты бы никогда не согласился.
– И имел бы на то вескую причину!
Алиса явно любовалась афишкой.
– На меня показывают пальцами, – прибавил он. – Даже епископ встревожился и вызвал меня.
Дрянь какая… Епископ… Значит, иерархия все-таки вмешалась…
Этого она не предвидела.
Она отвела глаза и посмотрела в окно. Краска цвета слоновой кости облупилась на солнышке, благодаря которому бургундский виноград дает лучшие в мире вина.
– Мне очень жаль, – созналась она, глядя в окно.
– Вряд ли так же, как мне.
– Признаю, что нельзя было этого делать.
– Это и без того ясно.
– Прости меня.
Жереми не отвечал.
Она повернулась к нему:
– Пожалуйста…
Она долго смотрела на него и молчала, потом улыбнулась очаровательной улыбкой:
– Чтобы ты меня простил, мне действительно надо явиться к тебе в будку?
Суровый взгляд Жереми застыл на несколько секунд, а потом панцирь обиды треснул: он улыбнулся и с досадой покачал головой.
