Тот же самый мужчина появился в дверном проеме и откинул назад голову, чтобы взглянуть на нас сверху вниз. На этот раз Тофаа обратилась к нему, что-то подобострастно бормоча.
— Что? Чужестранцы? — Он кричал достаточно громко для того, чтобы его услышали на пирсе. — Странники-пилигримы? Вот еще не хватало! Мне нет дела, женщина, до того, что ты принадлежишь к джати брахманов! Я не пущу под свой кров кого попало и не позволю своей жене…
И тут он вдруг словно бы переломился пополам и загадочным образом исчез в дверях, когда мясистая коричневато-черная рука оттолкнула его в сторону. Полная, почти до черноты смуглая женщина заняла место супруга, улыбнулась нам и произнесла сладким, как сироп, голосом:
— Говорите, вы странники? Ищете постель и еду? Ну тогда входите. Не обращайте внимания на этого человека: он червь, а не муж. На словах, только на словах он изображает из себя большого господина. Входите, входите же.
В результате мы с Тофаа внесли внутрь свои вещи, а хозяйка привела нас в спальню. Внутри оштукатуренной коровьим навозом комнаты находилось четыре кровати, они представляли собой что-то вроде хиндор, которые я встречал в других местах, но были менее крепкие и удобные. Хиндорой называется койка, подвешенная на веревках к потолку, но эта разновидность кровати, паланг, выглядела наподобие узкой трубы из материи, что-то вроде мешка, разрезанного вдоль: его концы были привязаны к стене, а середина свободно провисала. В двух палангах было полным-полно голых коричневато-черных ребятишек, однако женщина вытряхнула их так же решительно, как перед этим устранила и своего супруга. Стало ясно, что мы будем спать в одной комнате с ней и ее мужем.
Мы вернулись в другую комнату (всего их в лачуге было две). Хозяйка выгнала ребятишек на улицу, а сама стала готовить нам еду. Когда она поставила перед каждым из нас деревянную дощечку, я узнал пищу, которая на ней лежала, или, скорее, я узнал похожий на слизь соус карри, которым она была пропитана, нечто подобное я давным-давно ел в горах Памира. «Карри» было единственным словом, которое я смог выучить за время того давнишнего путешествия в компании чоланцев. Однако, насколько я помнил, те, другие коричневато-черные мужчины, по крайней мере, проявляли больше мужества, чем мой теперешний хозяин. Правда, тогда среди них не было женщин.
Поскольку мы с хозяином не могли общаться, то просто оба присели на корточки и стали поглощать эту неаппетитную еду, время от времени дружески кивая друг другу. Должно быть, во время трапезы я выглядел таким же попираемым и истоптанным zerbino[235], как и он. Мы оба молча жевали, пока две женщины громогласно болтали, обмениваясь замечаниями — как Тофаа позже сообщила мне — о негодности всех мужчин.
— Недаром говорят, — заметила хозяйка дома, — что мужчина только тогда и является мужчиной, когда переполнен гневом, а не когда он подобострастен и обижен. Разве есть что-нибудь, достойное большего презрения, — она махнула дощечкой для еды в сторону своего супруга, — чем слабый мужчина, который пришел в ярость?
— Недаром говорят, — подхватила Тофаа, — что мужчину на самом деле можно так же легко удовлетворить, как накормить мышку.
— Сначала я была замужем за его братом, — сказала хозяйка. — А потом овдовела: товарищи-рыбаки принесли моего мужа домой мертвым — его раздавила на палубе, сказали они, только что выловленная рыба duyong, которая каталась по ней! Вообще-то я должна была вести себя как настоящая sati и броситься в погребальный костер умершего супруга. Но я тогда была еще совсем молодой, не имела детей, а потому деревенский sadhu убедил меня выйти замуж за брата моего мужа и родить детей, которые бы продолжили их род. Ах, я была тогда так молода!
— Недаром говорят, — заметила Тофаа с распутным смешком, — что женщина никогда не старится ниже пояса.
— Точно, так оно и есть! — подтвердила наша хозяйка, сладострастно захихикав. — И еще недаром говорят: как для огня никогда не бывает слишком много поленьев, точно так же и женщина никогда не насытится sthanu.
Какое-то время обе они похотливо хихикали. Затем Тофаа сказала, махнув своей дощечкой в сторону детей, которые толпились на пороге:
