Все-таки Петр Николаевич испытывал жалость к нему.
- Зачем? Что тогда будет? У вас появятся деньги? Но вы сказали, что у вас их нет. А нет - это нет. Это я испытал на собственной шкуре. Нет, и ни одна собака не даст. Вот так у вас "нет". Или как-нибудь по-другому? Ведь это надо иметь мужество - сперва сказать "нет", а потом "да". Но я вам ничего не буду объяснять. У вас на лице написано презрение, а презирать меня не за что. Я никого не убивал. Мне от вас больше ничего не надо, можете не волноваться. Даже если вы мне теперь сами предложите, я откажусь. Я уже отказываюсь. Надо быть гордым.
Петр Николаевич встал с намерением немедленно уйти. Хватит возиться с ним, он неблагородный, неблагодарный человек. Надо сказать: "Молодой человек, вы забываетесь". И уйти. Это неравноправная дружба, и с этим надо кончать.
А молодой человек выговорился и стал успокаиваться. Он уже готов был извиняться, свалив все на дедушку - государственного служащего и его гены.
- В Библии про это сказано, - сказал художник, поглядывая виновато. Как там, Петр Николаевич?
- Не про это.
- А про что? Если просят, дай...
- Просящему у тебя, дай и от хотящего занять у тебя не отворачивайся.
- Ясно. Сказать вам, в чем дело?
- Можете не говорить. Что-то раскопали.
- Правильно. Раскопал. Но что? Лягушку, Вернее, жабу. Фаянсовую. Жаба приносит счастье.
- Новые долги она приносит.
- Я художник.
- Это как раз стоит помнить.
- Хозяйка считает ее Францией. По бронзовой подставке. Подставка пышная, роскошная. Хозяйка тоже такая.
- Подставку могли сделать позже. Специально. И делали. Если вещь того заслуживала.
- Сама она небольшая, голубая. Гениального цвета. Я такого голубого цвета в жизни не видел, - художник охрип, и глаза его опять побелели.
- Хозяйку эту я знаю.
- Дама та еще. Но какое это имеет значение?
- Имеет. Идемте к моей жене, - сказал Петр Николаевич, - может быть, она сумеет помочь.
- Сколько-то я могу у нас в редакции собрать, - предложила Катя, возникая в дверях. - Пущу шапку по кругу. Слышишь?
Арсений погладил ее по голове.
- Я все слышу, я все вижу.
Жена Петра Николаевича, совершенно седая, красивая, а была, очевидно, очень красивой, вынула из комода все, что у нее там было, очистила сумочку, сказав, что до получки недолго ждать, и отдала художнику деньги. Лицо у нее при этом было такое, как будто она больше всего боялась, что ей начнут рассказывать, зачем эти деньги понадобились. Она читала детектив, взятый в библиотеке, где она работала, и хотела одного: продолжать его читать.
- Вы очень хорошо выглядите, - сказала она художнику, - помолодели, посвежели.
Художник поцеловал ей руку и сказал "спасибо, Надежда Сергеевна" голосом сына.
- Если в срок не вернете... - проворчал Петр Николаевич, глядя на жену, она уже закурила и отключилась на мир шпионов. - Это деньги на ее санаторий.
Она подняла голову от книги:
- Не поеду.
- ...Боюсь, Петя, - сказала Надежда Сергеевна, когда ушел художник, мы ему плохую службу сослужили. Педагоги мы с тобой - никакие.
- В молодости всякая чепуха кажется такой важной и все так хочется. Потом это проходит.
- Мне не нравится, какой он стал. Он был другой.
- И будет.
- Ты как раз доказываешь, что человек не меняется.
Лариса не любила ходить к коллекционерам. Изучать произведения искусства у нее были другие возможности - она работала в музее. Меняться тоже не любила, хотя и умела.
Коллекционерские разговоры ее не интересовали, раздражали.
Денег, чтобы купить жабу, у нее не было, она хотела только _посмотреть_.
Для начала Дарья Михайловна посвятила ее в свои переживания.
- Нас хотят отсюда переселять, а здесь устроить гостиницу или не знаю что. Агитируют, что здесь дышать нечем, нет кислорода, нет двора. Обещают хорошие квартиры. Никто не хочет хороших квартир, никто не хочет двора, никто не хочет кислорода...
- Я пришла к вам не из Моссовета и не от музея, - любезно напомнила Лариса, - а от самой себя. По поводу жабы.
Дарья Михайловна, готовая к любому варианту встречи, кинула ответ-отказ:
- А я ее не продаю.
Тоже знала, как важно правильное начало. Встретились сильные дамы, достойные противники.
