Дни мчались головокружительно быстро. Так же быстро, как таяли мои последние франки. Аппетиту профессора можно было позавидовать.
В мансарде Оноре Туапрео появился новый жилец, вернее — ночлежник. Это был я.
Я не отставал ни на шаг от профессора, и ученый не делал ни шагу без меня.
Мрачными тоннелями метро мы мчались из одного конца Парижа в другой, из Национальной библиотеки в академическую, из архива иезуитов в архив города Парижа.
Как заправская интендантская крыса, Оноре рылся в каталогах. Оноре нагружал меня фолиантами, переплетенными в свиную кожу, и я должен был без конца листать полуистлевшие страницы.
Временами приходило малодушие. Я думал: «Этот старик — безумец. Какие миллионы он может найти среди этих пыльных каталогов, на страницах этих полуистлевших книг?» Но это были минуты. Я взглядывал на Оноре, на его наморщенный лоб, в его маленькие, сверкающие уверенностью глазки, — вера моя воскресала и я быстрее листал страницы, упорнее вгрызался в строки, настойчиво ловил ускользающий смысл архаических записей и повествований.
Едва вставала где-то за городом, невидимая за громадами домов, заря — мы уже были на ногах. Мы дежурили у очередной библиотеки или архива, и как только двери для посетителей открывались, — мы снова и снова бросались в атаку.
Поздно вечером, ночью, мы, от усталости еле передвигая ноги, взбирались на этажи, в мансарду. Силы таяли. Франки — тоже таяли. Таяла моя, да кажется и профессорова, вера. Но вот, однажды…
Я прекрасно помню: был вечерний час. В громадное окно старого, полузаброшенного францисканского монастыря лился розовый, невесомый свет. Вероятно, на полях, там, где кончался Париж и начиналась Франция, — падало за горизонт кроваво-красное солнце. Книга, которую я листал, была тяжела и от нее дурно пахло. Но я покорно и тупо листал страницы и нигде не встречалось мне слово: клад… сокровище… деньги… золото…
— Шшш, мальчик! Тише!.. Вот.
Оноре воровски оглянулся на дремлющего монаха и под самый нос подсунул мне том в позеленевшем от времени и плесени переплете.
— Шшш! — многозначительно шипел Туапрео, а я читал титульный лист:
СВЯТОЙ ОТЕЦ МОРДИУС БАРРЕЛИУС
Во имя отца и сына святого духа
СКРЫТЫЕ СОКРОВИЩА
Повествование о затонувшем граде Китеже
Я задрожал от восторга. Я стиснул руку Оноре, и под высокими сводами громко отдалось эхо хрустнувших костей.
— О, учитель! — трагически прошептал я и небывалая бодрость и смелость переполнили все мое существо. Я захлопнул сокровенный томик, сунул его под мышку, схватил за руку профессора и мы двинулись к выходу.
Проклятая ряса заснувшего у дверей монаха! Мы запутались в ней. Мы шлепнулись на пол. Сперва она, книга. Затем я. На мне учитель. А сверху смертельно перепуганный монах.
— О дева Мария! О младенец Иисус! Сгинь! Рассыпься, нечистый! — бормотал вскочивший монах и крестил нас, словно были мы исчадье ада.
— Не надо, не надо! Мы просто случайно упали, — потирая ушибленное колено, уверял учитель неистовствующего монаха.
— Мы уходим! — решительно поднялся я, бережно прижимая к груди отысканные сокровища.
— В вашей библиотеке нет ничего интересного.
— Да, но я вижу — вы держите книгу.
— Ах, эта?
Изобразив презрительную мину, я помахал перед самым носом монаха трудом отца Мордиуса Баррелиуса.
— Это вы можете получить…
— Дитя мое, опомнитесь! — завизжал профессор, но величественным жестом я его остановил.
— Учитель, заткнитесь![2]
— Впрочем, я могу взять ее на память о посещении вашей библиотеки, а за беспокойство — вот!
С ловкостью заправского жонглера, монах на лету поймал подброшенную монету.
