Девушка вздрогнула и удивленно уставилась на синдийку, подошедшую к ней с костяным гребнем в руках.
-- Нельзя ходить с одной косой. - наставительно сказала та. - Тебя все засмеют.
Медведица фыркнула.
-- Пусть попробуют. - она показала увесистый кулак. - Я уже несколько месяцев так хожу...
-- Делай, что говорят. - цыкнула на нее Бреселида. - У нас не любят лохматых.
Умма заворчала, но подчинилась.
-- Сядь на камень, -- попросила ее Радка. - Вот так, не горбись, держи спину прямо, расплетай вторую косу. - у нее аж руки подрагивали от нетерпения.
-- Не зли ее. - посоветовала Бреселида. - А то пострижет тебя как лису во время линьки.
Радка оттяпала Умме вторую косу и сровняла концы.
-- Посмотри, какая ты милашка. - синдийка с гордостью подсунула Умме под нос медное зеркальце.
-- Дух! - завопила девушка и, со всей силы оттолкнув руку Радки, вскочила на камень. - У тебя там горный дух!
-- Слезай, -- уговаривала ее всадница. - Это всего лишь твое отражение.
-- Как в бочке с водой. - поддержала подругу сотница.
Пока они препирались, Ярмес забрал срезанную косу Уммы и отнес за ближайшую россыпь камней. Там он с большим трудом отвалил один увесистый валун, немного разрыл под ним землю, закопал свой трофей и снова вернул камень на место. Затем собрал с земли мелкие пряди, сгреб листву вокруг камня, на котором продолжала сидеть Умма, принес горячую ветку из костра и поджег ворох сухой трухи. Пламя весело вспыхнуло, пожирая остриженные волоски.
-- Теперь никто не сглазит твою силу, девушка-медведь, -- сказал он с чувством исполненного долга.
-- Зовите меня Бера. - откликнулась та, -- я принимаю имя в честь брата. - ее глаза, не мигая смотрели на огонь.
"Амазонки" уже повесили над костром старый походный котелок, и пока вода отказывалась закипать, жарили кусочки свежей оленины, нанизанные на длинные прутья.
Сумерки наступили рано. Под плотным пологом листвы царила почти комнатная темнота. Слабые огоньки костров погасли, и ночной лес стеной обступил путников. На них давила громада гор, давили твердые, но живые тела деревьев, которые, казалось, все ближе подступали друг к другу, замыкая отряд в душком кольце стволов.
До земли не долетало ни ветерка. Лишь шумел ручей, но и его звук, такой веселый днем, сейчас в неожиданно наступившей тишине, жал на уши. Он ревел, как целый горный поток. За его адским грохотом не было слышно даже всхрапывания лошадей, не то что укладывавшихся на ночлег подруг. Не все обладали обостренными чувствами, как Бреселида. На многих горный лес не производил гнетущего впечатления. Подумаешь, неба не видно! Спать, так спать. Не все ли равно где?
Про себя всадница знала, что не заснет. Она с отвращением чувствовала, как холодок страха начинает ползти от кишок к горлу. У ног сотницы клубочком свернулась Радка и, зажав в кулаке костяную расческу с острыми зубьями, сладко посапывала. Выросшая в степи синдийка тоже побаивалась тесноты лесов и ущелий, но уверяла, что гребень спасет ее от злых духов.
Бреселида слабо улыбнулась. Она знала, чтоб подавить собственный страх, ей надо кого-то защищать, командовать, распоряжаться. Тогда испуг пройдет, изгнанный чувством долга. Но вокруг как назло все уже захрапели. Ей же постоянно казалось, что из-за ближайшего валуна или дерева вот-вот появится кто-то чужой, злобный - хозяин здешних мест. И некому будет даже поднять тревогу, ведь врага не заметят в такой темноте, пока он не вцепится клыками в горло одной из спящих "амазонок" или не размозжит кому-нибудь камнем голову.
Глаза не привыкали к здешнему мраку, и это тоже пугало.
Захрустела ветка и справа от валуна словно из-под земли выросла фигуру Элака. В кулаке он протянул Бреселиде пахучую горсть виноградных улиток.
-- Испеклись, наконец! Угли уже давно прогорели, а они сырые. Что за дьявол!
Амазонка благодарно кивнула и поманила юношу к себе. Тот вьюном проскользнул между Радкой и Гикаей и очутился у ног хозяйки.
-- Неужели? - его голос звучал чуть насмешливо, но с хорошо знакомой Бреселиде хрипотцой.
-- Конечно, нет. - возмутилась она. - С какой стати?
