Что-то надорвалось
внутри Иванова. Порвалась какая-то невидимая нить, которая связывала его с тем,
что столько лет было для него незыблемой твердыней. Кирпичик выпал из плотины,
и вода стала постепенно заполнять собой пустой резервуар. «Но сможет ли она
наполнить весь бездонный сосуд моей души? А вдруг нет, что тогда? Всё утечёт в
пустоту, и я опять останусь один на один с самим собой! Быть мёртвым – легко,
оживать – больно! Если окоченевшую от холода руку поднести к огню, боль будет
нестерпимой. Кто даст мне силу выдержать эту пытку жизнью? Я не подвижник, не мученик,
я обыкновенный слабый человек, и я не хочу страдать! Я не готов жертвовать
собой ради кого-то, кто стоит за дверью и строит мне глазки! Может быть, Он
хочет мне добра, может, Он даже любит меня, но Он мне чужой, я не хочу знать
Его. А Он велит мне стать частью Его тела! Не унизительно ли это, быть членом
чьего-то чужого организма? Я и так уже отдал на растерзание Тебе свой ум и
волю, но Тебе этого мало! «Сыне, – говоришь Ты, – дай мне сердце твоё, а всё
прочее Я Сам приложу тебе!» Вот уж, поистине, колоссальный аппетит! Да ведь
если я отдам Тебе своё сердце, что останется мне самому? Зачем мне тогда будут
нужны Твои подачки? Лучше отвяжись от меня по-хорошему, а не то я… Я возьму и
убью Тебя! Да, вот именно. Пойду, приму Тебя в себя, а затем безжалостно
уничтожу Тебя в себе, оскверню Твой образ, растопчу ногами Твой Дух! Ты Сам дал
людям такую власть над Собой, так берегись же теперь, Бог!»
* * *
«Неужели это так
просто? Неужели можно вот так между обычными будничными делами зайти в церковь,
подойти к Чаше и принять в себя Христа? Вот стоит молодой, ещё неуверенный в
себе священник, рядом пара толстых бородатых алтарников. Он протягивает тебе
ложку с обыкновенным, не очень хорошим кагором и кусочком белого хлеба. Где же
тут тайна, где Дух? Священник ошибается, произнося положенные слова, у него
грязные ботинки, из-под рясы выглядывают серые подшитые брюки. Ты берёшь в рот
содержимое ложечки и не успеваешь ещё проглотить, как тебя уже подпирает следующая
за тобой старушка, алтарники торопятся вытереть тебе рот, где-то стучат молотки
рабочих. Голова раскалывается от невыпитой утренней чашки кофе и долгого
стояния в душном помещении, «теплота» остыла и воды там так много, что вина
даже и не чувствуешь. Кусок просфорки застревает в горле, а пол уже давно не мыли.
Где же обещанное ощущение радости, счастья, лёгкости? Ещё надо дотащиться до
дома и приготовить обед. Про послепричастные молитвы даже и подумать страшно!
Как Бог может войти в тебя в таких ужасных условиях? Да и вообще, неужели этот
маленький кусочек хлеба, смоченный в вине, – плоть и кровь Христа? Но даже если
вместо хлеба и вина я представлю, что ем шматок кровавого мяса, это не возбудит
во мне никакого благоговения перед святыней. А мне твердят, что вместе с
причастием в меня входит не часть плоти умершего на кресте человека, а Бог
целиком, тот Бог, которого мир не может в себя вместить! Чушь какая-то. Абсурд.
Как можно поверить в такое?»
Но Он всё-таки вошёл.
Как всегда, тихо и незаметно. «Обманул меня, дурака! Умудрился пролезть в мою
душу, заполнить собой моё тело. Он, независимый, свободный, гуляет где-то на
просторе, и голос Его слышишь, но никогда не узнаешь, откуда Он приходит и куда
потом исчезает. И казалось бы, такое прозаическое место – метро, да ещё в час
пик, а Он поймал меня врасплох именно там. Сижу, слушаю стук вагонов друг об
друга: «КЛАЦ-КЛАЦ! КЛАЦ-КЛАЦ!», и тут Он как подкрадётся из-за спины, как
прыгнет! А потом засел внутри, как заноза, ударил в голову, пырнул ножом
сердце. Вот и хожу теперь, как идиот: улыбаюсь без причины, всех поголовно
люблю, даже тараканов и крыс. Что же Он с людьми-то делает? Кто же Ему это позволил?»
* * *
«“Не в меру даёт Бог
Духа Святого”. Это точно. Так ведь и убить человека недолго! Но как даёт, так и
отнимает. А потом вертись сам, как умеешь. Когда Он в тебе, то “всё могу об
укрепляющем меня Господе”, а когда ты один? Он, видите ли, требует, чтобы выбор
был свободный и не считается с обычными человеческими слабостями: головной
болью, скукой, страхом, наконец. В висках стучит, ноги ватные, как после
тяжкого похмелья, в сердце – лёд, в голове – пустота. А надо идти и открывать
Ему дверь. Где же тут справедливость? Где гуманность? И зачем будить человека в
два часа ночи? Неужели трудно подождать до рассвета, когда я буду в лучшей
форме?»
