Я проверил,
она крепкая. Мой вес выдержит. Бурые лисы обещали выбить табуретку. Неужели
только три часа осталось? Кто установил это время? Какая сволочь выдумала время
и пространство? До этого был чудесный, однородный, равномерный хаос. А потом
пришёл Христос и испортил всё! Дети возненавидели родителей, родители детей.
Люди стали пытать и убивать друг друга всего лишь за горсть пшеницы, не
брошенную на жертвенник. Разврат, проституция, всё из-за него! Он наделил души
стремлением к себе, и они не могут насытиться. Они страждут и пускаются в
беззакония. Они пьянствуют, развращаются, убивают себя в поисках смысла. Они
ищут себя, а находят тебя, Господи! Ты подсунул им суррогат и смеёшься над
ними! Ты – покойник, ты умер на кресте и не воскрес! И мир потихоньку
разваливается, энтропия распыляет его на атомы. Кто-то же должен за всем следить!
На бесов надежды никакой. Придётся изворачиваться и самому выбивать табуретку у
себя из-под ног.
«Я» –
последняя буква в алфавите. Особенно если этому «я» осталось двигаться всего
два часа. Потом оно минут пять будет двигаться непривычным для себя образом. А
потом затихнет. Я ведь специально провожу этот эксперимент, чтобы посмотреть,
что будет дальше. Если Бог есть любовь, я спасусь и из петли. Если Бог умер, то
всё равно, проживу я ещё несколько лет или распадусь в эту ночь на атомы. Если
Бог есть вселенная, я стану Богом. Если Бог – это Воланд, я с радостью стану служить
ему. Хорошо, что Измайловский парк такой большой!
Батюшка
сказал, что во мне нет беса. Конечно, нет! Все батюшки – попы. Если Бог пока
ещё жив, я предъявляю ему жалобу. Жалобу на попов и психиатров. Они – не
блюстители нравственности и даже не тираны. Они – блохи. И если Земля – твоя
оболочка, Господи, то они прыгают по ней и кусают тебя безнаказанно. Убей их
всех! В свою последнюю ночь я могу воспылать жаждой убийства! Ведь всего один
час до рассвета. Это – мой последний час, и я могу делать всё, что угодно!
Я был экстрасенсом
уже в двенадцать лет. С первого раза вытаскивал пиковую даму из колоды, исцелял
боли в мозгу и печёнке, по одной фотографии собаки определял, где она зарыла
кость. А потом что-то произошло. На меня самого наслали порчу завистники. Всё
рухнуло. Я сделался обыкновенным ребёнком. Серость, банальность, обывательщина.
А я не хочу быть обыкновенным! Я хочу творить чудеса! Ну и где твои чудеса?
Вот, я верую, что ты есть. Могу наступать на змию и скорпию? Неужели и
предсмертную молитву ты не услышишь? Видно, ты – обманщик… Хвост лиса мелькает
впереди. Спасибо, братья, спасибо! Без вас бы я заблудился. Иногда кажется, вы
– вовне, а иногда кажется, вы – во мне. Высший разум, холодный. Он точно знает,
что ему нужно. И он подчинил себе мой слабый ум. Управляет мной. Эй, бог, я
последний раз прошу, покажи знамение! Останови меня! Ты бессилен, как импотент.
Высший разум сильнее тебя!
А вот и моя
волшебная поляна. Эта полянка – самое лучшее место, чтобы умереть. Любовно
намыленная верёвка уже болтается на толстой ветке меллорна. Я горько смеюсь и
сажусь на свою красивую табуретку. Бурые бесы куда-то исчезают. Осталось
сделать только последний шаг, но моё тело обессилело, оно хочет спать. Надо
остановить свой внутренний диалог, надо увидеть линии мира. Да пребудет со мной
Сила! «Махатмы, возьмите мою душу!» – кричу истошным охрипшим голосом.
Вскакиваю. И на мой крик из-за деревьев появляется косуля. Начинает светать.
«Махатма Мория! – восклицаю я в исступлении. – Спасибо, что пришёл за мной
сам!»
Я никогда не
видел газель. Она стройна, влажная мордочка тыкается в моё голое плечо.
Огромные глаза, мягкая шёрстка, копытца, как палочки. Похожа на добермана или
гончую. Дикая коза…
– Аз есмь
онагр, – говорит копытное.
– А я – боров,
– сказал я.
– Почто от
веры Христовой отступи́ши, басурманин? – спрашивает волшебное животное.
– Махатмы… –
говорю я косуле.
– Аще не
покаешися, погибнеши! – отвечает существо и целует меня в лоб. Как мать.
* * *
Мне снится
сон. Я стою на коленях перед огромным чёрным джипом с тёмными стёклами. А в
джипе сокрыто что-то большое и ужасное. Тёмное. Через бесконечное время оттуда
вылезает страшный негр-священник, иеромонах. Он огромен, метра три ростом,
полтора в плечах. У него чёрные глаза, чёрная борода, чёрная мантия и даже
чётки чёрные. Пожилой. Я целую ему ноги и говорю: «Прости меня, отче!»
