— Да, еще Шурик,— вдруг сказала Софья Леонидовна.— Этот иногда только приходит. Он племянник Прилипки. Ну, это настоящий фашист.
— Как фашист? — спросила Маша, у которой до сих пор слово «фашист» сочеталось только с немцами,
— Самый обыкновенный фашист,— уверенно и спокойно сказала Софья Леонидовна.
— Он с немцами пришел? — начиная соображать, откуда мог появиться самый настоящий фашист, спросила Маша.
— Почему с немцами? — сказала Софья Леонидовна.— Не с ними пришел, а навстречу им вышел с цветочками.
Слова «с цветочками» Софья Леонидовна сказала с такой злостью и ядом, что Маша подумала: наверное, эта старая женщина, если надо, сумеет — и не только сумеет, а захочет быть беспощадной.
— Как же, почему так? — вслух задала Маша тот вопрос, который ей каждый раз хотелось задавать, когда она слышала о предателях. Она знала, что они есть, но никак не могла реально, житейски представить себе, как люди, прожившие ту же жизнь, что она, вдруг становились такими, о которых говорят это слово.
— Был единственный, баловень, нэпманский сынок,— сказала Софья Леонидовна.— В семнадцать лет с ведома отца имел любовниц и катал их на извозчиках, Потом папа поехал в Соловки, а он остался при собственных природных способностях. В вуз не взяли по происхождению, а на то, чтобы перешагнуть через это, доказать, с вузом или без вуза, что ты человек, на это ума и таланта не хватило, да и не было их. Среди чужих трудных жизней искал свою полегче. Был и кладовщиком, и товароведом, и шофером на грузовике при разных хлебных местах, в конце концов накрылся,— произнесла Софья Леонидовна совершенно неожиданное в ее устах слово и добавила: — Это из его лексикона. Когда тюрьму открыли и уголовников выпустили, вышел политическим страдальцем, сначала цветочки в руки, потом нож в зубы и пошел служить в полицию. Получил обратно папин домик, выгнал трех женщин с детьми на улицу, зовет к себе жить дядю, но тот ежится. Видно, еще не совсем ума и чести лишился. Приходит сюда раза два в неделю, прятаться от него бесполезно, так что, хочешь не хочешь, познакомлю. Только, когда начнет ухаживать, сразу отпор дай, без стеснения да погрубее. Обидится и отстанет, он, к счастью, самолюбивый, а то, если с ним хоть чуть-чуть помягче, потом не отвяжется. Ну что же,— сказала, вставая, Софья Леонидовна,— время терять нельзя, пока другие вперед не забегут. Пойду скажу в управу, что ты пришла ко мне...
И хотя Маша понимала, что Софья Леонидовна, наверное, сейчас собирается сделать самое умное и правильное, что только и можно было сделать в этом положении, однако все же она внутренне вздрогнула: вот сейчас, через полчаса, Софья Леонидовна пойдет в управу и скажет тем, кто служит у немцев, что она, Маша, которая еще вчера вечером была в Москве, которая еще сегодня утром прятала в лесу парашют, у которой внутри принесенного ею бидона спрятана вмонтированная во втором дне рация, что она пришла и находится здесь, вот в этой комнате, и отныне немцы будут знать о ее существовании, она будет на виду, в их полной власти. Должно быть, Софья Леонидовна поняла ее чувства и, стоя перед нею, шероховатой и по-мужски сильной рукой погладила ее по волосам.
— Так надо,— сказала она.— Волков бояться — в лес не ходить! Если что-нибудь надо спрятать, скажи сразу.
Маша, приоткрыв дверь в соседнюю комнату, вышла и вернулась со своим бидончиком, в котором с виду до половины, а на самом деле только на одну треть, прикрывая двойное дно, было налито молоко. Молоко это, когда его сбросили с парашютом, было налито отдельно в герметическую эмалированную банку, которую она выбросила в лесу после того, как перелила молоко.
— Вот здесь,— сказала Маша, показав пальцем на дно бидона.
Софья Леонидовна с интересом заглянула в бидон, увидела там молоко и одобрительно сказала:
— Умно! А я подумала, что это ты с бидоном...
— Не знаю, куда его лучше спрятать,— сказала Маша.
— А мы не будем прятать,— сказала Софья Леонидовна.— Пойдем!
Они вышли в первую комнату, там Софья Леонидовна приоткрыла нижнюю створку небольшого бедного буфетика и небрежно засунула туда бидон рядом с каким-то еще другим бидончиком, мясорубкою и другими лежавшими там хозяйственными вещами.
