Когда все закончилось и мы обалдело смотрели друг на друга, как люди, подглядевшие случайно сквозь замочную скважину нечто неприличное, мы не сразу могли заговорить.
Наконец, он прервал молчание.
- Это ты был?
Мы уже давно были на «ты».
- Я. А это был ты? - спросил я.
- Я.
- Не густо, - сказал я. - И не очень интересно.
- Да.
Было слышно, как снег царапается в окно.
- Я не могу себя считать плохим человеком, - сказал я.
- Я тоже, - сказал он.
- Мало ли какие следы выбора и отброшенных желаний может вызвать встречная энцефалограмма. Ни один эксперимент не защищен от влияния экспериментатора. Нельзя строить новый дом в белых перчатках. Для того чтобы два мозга, две личности достигли понимания, нужна терпимость. В прошлом есть не только вина, в прошлом есть беда. Нельзя жить без доверия к будущему. Нельзя ждать, пока все станут ангелами, чтобы начать хорошо жить.
Главное - это чистить в своей душе авгиевы конюшни.
Он нервно засмеялся.
- Тебе не кажется, что речь здесь идет о чем-то большем, чем достижение взаимопонимания? - спросил он.
- Больше здесь ничего нет. Не так мало, а? - сказал я. - Что ты имеешь в виду?
- Милочка моя, - сказал он, - речь идет о власти над миром. Вот так-так…
- Тю-ю… - сказал я, а больше ничего не мог сказать.
Он подумал.
- Я всегда знал, что ты в общем недалекий человек, - сказал он.
- Я тоже, - сказал я. - Но меня это устраивает. А как ты себе представляешь власть над миром и что вообще это означает?.. И вообще на кой черт она нам нужна?
- Ладно, последний раз тебе предлагаю, - сказал он
- Что предлагаешь? Власть над миром?
- Да.
Тут я засмеялся.
- Весь мир, да? И чтобы у нас над ним власть?.. Ну ладно, давай. Как ты себе это представляешь? Он задумчиво почесал нос.
- Записывать то, что есть в нас, неинтересно, - сказал он. - Тут ты прав. Мы не дети. Накопился всякий мусор обид и прочего в том же роде. Интересно будущее. А это надо вообразить. Если записать то, что я воображаю… или ты, - добавил он, подумав, - свои идеалы… как, например, я себе представляю хорошую жизнь… на самом деле… то есть все потаенные желания, все вожделения, вообще все - понимаешь?
- Ну-ну… - жадно сказал я. - Продолжай.
- А-а, - протянул он, - и тебя заело?
- Заело, - сказал я.
- Так вот. Можно будет навязать свой вариант жизни всему остальному человечеству… Больше того… Заставить его хотеть жить как мне угодно. Им будет казаться, что это добровольно.
- Ну-ну…
- Что «ну-ну»?
- А как ты это сделаешь?
- Чепуха, - сказал он. - Запускаем несколько спутников и с них ретранслируем поле на весь земной шарик.
Он так и сказал: «шарик». А я вспомнил, как мы два часа шли до бензоколонки по хрустящему снегу и какая была огромная земля на закате, а ведь всего было шесть километров. И казалось, что земля плоская, как до Магеллана, и как это было приятно.
- Представляю, - сказал я.
- Да, - сказал он. - Вот так.
И отошел к окну.
А за окном под снежком бежали люди. Власть-то была у них. А теперь, стало быть, власть будет у нас. Я никогда не задумывался над тем, люблю ли я людей. Не то чтобы кого-нибудь отдельно, а всех скопом. А сейчас вдруг понял: люблю. Я теперь могу сделать так, чтобы они все ко мне хорошо относились. Я теперь буду встречать одни улыбки, и все меня будут любить, прямо-таки обожать, и будут счастливы оттого, что любят меня больше всех. Я тогда и работать, наверно, перестану, а буду только ходить по гостям, сопьюсь, наверно, а?
- Чудовищно, - сказал я.
- Почему? - сказал он. - Им же будет казаться, что это добровольно… А раз добровольно, следовательно, и они будут счастливы… Знаешь что?..
- Что?
- Можно будет даже не запускать спутников, а воспользоваться уже летающими… Их сейчас до черта летает… На первый случай… А потом они сами будут их запускать, добровольно. Представляешь?
- Нет, - сказал я.
- Какого черта?! Ты смеешься надо мной? Скажи прямо?
- Нет, - сказал я. - Просто не представляю, какие такие у тебя идеалы, чтобы из-за них стоило хлопотать.
- А ты вполне счастлив? - спросил он.
- А как же насчет взаимопонимания всех? - спросил я.
- Значит, нет. А хочешь счастья?
- Каждый хочет.
