В один из дней, бесцельно промаявшись у компьютера с набросками новой главы, Леонтьев написал обстоятельную заявку на серию «Полиция нравов» и поехал с ней в новое издательство, которое выпустило с его подачи две книги Акимова. Оно еще не успело обзавестись своим брендом вроде Незванского, и Леонтьев надеялся, что его идея будет им в масть.
Это было странное издательство. Размещалось оно в районе Олимпийского проспекта в симпатичном особнячке, в котором все время шел ремонт. Что-то постоянно улучшали, переделывали, и редакторы с авторами, выйдя покурить в холл, всегда рисковали вляпаться в краску или перемазаться известкой. В состоянии перманентного обновления пребывало и само издательство. Прогрессивные проекты налетали, как тайфуны на тихоокеанские острова, под них лихорадочно перестраивался весь процесс. Не успевали редакторы освоиться с изменившимися требованиями, как новые, еще более прогрессивные идеи овладевали начальством. В результате все сотрудники издательства, от младшего редактора до главного, думали не о деле, а о том, не останутся ли они завтра без работы.
Когда никто ничего не решает, можно иметь дело только с человеком, контролирующим финансы. Таким человеком в издательстве был коммерческий директор с грузинской фамилией Эбонидзе, хотя ничего грузинского в нем не было, а было еврейское. Отличало его то, что он был очень маленького роста. Приехав в издательство, всегда молча, ни с кем не здороваясь, проходил через холл и только в кабинете, водрузившись в высокое кресло, оказывался доступным для общения.
Эбонидзе принял Леонтьева доброжелательно, при нем прочитал заявку, немного подумал, барабаня по подлокотникам маленькими пальцами, и заключил:
— Может иметь быть. Сколько романов вы сможете выдавать в год?
— Максимум два.
— Мало. Чтобы серия жила, нужно выбрасывать на рынок по книге в два-три месяца. Иначе читатель ее забудет, и все деньги, которые мы потратим на раскрутку серии, пропадут. Понимаю, для вас это нереально. А если привлечь других авторов? Взять коллективный псевдоним. Например, Эдуард Хан. А что? Звучит. «Полиция нравов», Эдуард Хан. Как вы на это?
— Никак. Попрет халтура. Когда писатель пишет за того парня, халтура неизбежна. Зачем выкладываться, если книга не моя?
— Можно написать в договоре, что со временем автор сможет переиздать книгу под своим именем. Скажем, через пять лет. Стимул?
— Кто знает, что будет с нами через пять лет!
— Да, времена меняются быстро, — согласился Эбонидзе. — Твою мать, дали бы хоть лет десять спокойно пожитьЛадно. Мне нравится, что писатели будут выпускать книги под своими фамилиями. Мобилизует. Может, и пусть? Серия одна, авторы разные.
— А как быть со сквозными героями? Тот же Мартынов. У нас он один, у другого автора будет совсем другой.
— Да, задачка… — Эбонидзе снова побарабанил пальцами по подлокотникам кресла. — А вот какПридумал. У каждого автора детективов есть свой любимый герой, верно? Оперативник, следователь, сыщик. Вот путь он и приведет его в серию. «Ментов» смотрите — «Улицу разбитых фонарей»? В одной серии главный герой этот, носатый, как его?
— Казанова, — подсказал Леонтьев.
— Вот-вот. А в другой главный Ларин, Казанова на втором плане. Почему бы и нам так не сделать? У вас главным будет Мартынов. У других авторов — кто-то другой. Объединяющий момент есть — все они служат в полиции нравов. По-моему, выход.
— Пожалуй, — помедлив, согласился Леонтьев. — Нужно подумать.
— А чего тут думать? — возбудился Эбонидзе. — Найдите трех-четырех хороших авторов, и вперед. Сразу запустим их в работу. Когда вы закончите свой роман?
— Месяца через три.
— Прекрасно. К тому времени подтянутся и другие. Через полгода у нас будет четыре романа. С ними уже можно запускать серию. Договорились?
Пробираясь к выходу через заставленный строительными козлами холл, Леонтьев с усмешкой подумал, что на этот раз причиной тайфуна, который обрушится на это невезучее издательство, будет он.
* * *
В советские времена в Союзе писателей СССР было около десяти тысяч членов, из них две с половиной тысячи москвичей, остальные из провинции и союзных республик. Однажды в разгар перестройки Леонтьев заехал с женой (она была еще жива) поужинать в ресторан Центрального дома литераторов и обратил внимание, что публика в Дубовом зале какая-то необычная. Не было развязных завсегдатаев ЦДЛ, знающих всех официанток по именам и чувствовавших себя в ресторане, как дома. Вернее, они были, но как бы затерялись среди крупных мужчин с красными лицами в добротных костюмах и давно вышедших из моды галстуках. Официантка объяснила:
