- Не может быть! Вы не ошиблись? - раздались возгласы.
- Проверьте сами! Вот вам таблицы… В них, конечно, нет данных для этой температуры кипения, которую никто никогда не наблюдал вне лабораторий. Приходится вычислять приблизительно.
Каштанов проверил вычисления и сказал:
- Совершенно верно. За эти два дня, карабкаясь через льдины, мы спустились на четыре тысячи девятьсот метров на протяжении каких-нибудь десяти-двенадцати километров.
- И не заметили такого спуска!
- Лезли вниз с высоты Монблана и ничего не знали! Это что-то невероятное!
- И непонятное! Приходится думать, что ледяной хаос - это ледопад на крутом обрыве, ведущем из кратера в жерло этого колоссального вулкана.
- Из которого нам придется теперь вылезать по такому же ледопаду на другую сторону!
- А мне непонятны и эта густая пелена туч, и этот ветер, который упорно дует с юга уже столько дней без перерыва, - заявил Боровой.
Но предположение о втором ледяном поясе не оправдалось. На следующий день путь шел по снежной равнине с пологим подъемом; вследствие этого и благодаря теплой погоде движение стало труднее. Термометр показывал немного выше нуля, снег размокал и прилипал к полозьям нарт, собаки тащились все время шагом. К вечеру с трудом сделали двадцать пять километров. В подъеме местности нельзя было сомневаться, и, устанавливая гипсотермометр, Боровой был уверен, что он покажет меньшую глубину, чем накануне.
Но вода не закипала долго; наконец пошел пар, и Боровой вставил термометр. Немного спустя раздался его крик:
- Это черт знает что такое! Это… это… - Он разразился проклятиями.
- Что такое? В чем дело? Термометр лопнул? - раздались возгласы.
- Я сам лопну или сойду с ума в этой дыре! - неистовствовал метеоролог. - Посмотрите сами, кто рехнулся - я или термометр?
Все вскочили и подошли к гипсотермометру. Ртуть показывала +125 градусов.
- Мы сегодня поднимались, а не спускались? - дрожащим голосом спросил Боровой.
- Конечно, поднимались! Целый день поднимались. Спору быть не может!
- А вода кипит на пять градусов выше, чем вчера у ледяного барьера! И это значит, что мы сегодня не поднялись, а спустились приблизительно на тысячу четыреста тридцать метров.
- И находимся, следовательно, на семь тысяч сто пятьдесят метров ниже уровня океана, - быстро подсчитал Макшеев.
- Но это же ни с чем не сообразно! - засмеялся Папочкин.
- Поверить в крутой спуск по льдам еще можно было, - прибавил Каштанов. - Но поверить, что мы спустились почти на полтора километра, когда путь явственно шел вверх по уклону, это противоречит здравому смыслу.
- Если только у нас не повальное помешательство, то я с вами согласен! - угрюмо ответил Боровой.
В это время Громеко и Иголкин, выходившие из юрты покормить собак, вернулись, и первый сказал:
- Еще один странный факт! Сегодня заметно светлее, чем вчера у льдов.
- А вчера было светлее, чем по ту сторону барьера, - прибавил Макшеев.
- Совершенно верно, - подтвердил метеоролог. - Самая темная ночь, вроде петербургской белой ночи, была перед ледяным барьером. Мы полагали, что находимся на дне впадины, и ослабление света было понятно: лучи полярного солнца не могут проникать так глубоко.
- Но теперь мы спустились несравненно глубже, а ночь гораздо светлее!
Долго еще обсуждали все эти противоречивые факты, но, ничего не выяснив, уснули. Утром Боровой первый вылез из юрты, чтобы сделать свои наблюдения.
Ветер дул по-прежнему с юга и нес все такие же низкие серые тучи, скрывавшие местность на расстоянии сотни-другой метров. Термометр показал - 1 градус, шел снег.
- Сегодня нужно проверить, поднимаемся мы или опускаемся, - предложил Макшеев. - У нас среди инструментов есть легкий нивелир и рейки.
Продолжалась та же снежная равнина, но снег немного подмерз и идти было легче. Уклон был небольшой, но несомненно вверх, и несколько нивелировок, произведенных в течение дня, подтвердили то, что видел глаз и что показывали собаки своим ходом.
За день сделали двадцать три километра, так как нивелировки отняли довольно много времени.
Как только юрта была расставлена, Боровой вынул свои приборы; кипятильник показал +128 градусов.
